И аз воздам (СИ)

— Это еще не самое сильное возражение, — невесело хмыкнул Курт, вертя в руках книгу; страницы были потрепаны, обложка местами потерлась, и по всему судя, от недостатка внимания труд покойного ересиарха не страдал. — Вопрос в том, что эта книга делает в доме инквизитора…

— Ну… Он же инквизитор, — неуверенно предположила Нессель. — Изучал то, с чем должен работать…

— Любой из нас знает все эти фантазии наизусть, поверь мне; Флорский разбирался по косточкам не на одной лекции, и к его учению во все время учебы по тем или иным причинам возвращались не раз. Что могло заставить его освежать в памяти то, что и без того знает — вот на что я не могу ответить…

Курт помедлил, снова неизвестно зачем пробежавшись глазами по страницам, и, вздохнув, поставил книгу обратно, продолжив осмотр.

— И снова «eia», — пробормотал он спустя минуту, осторожно снимая с полки увесистый труд в почти такой же старой и столь же потертой обложке, и Нессель устало уточнила:

— Опять ересь?

— Наоборот, — хмыкнул он, аккуратно раскрывая старый томик. — Фон Шпее. Слышала про такого?

— Нет, кто это?

— Фридрих фон Шпее. Это священник, жил еще во времена, когда «Молот» был в ходу[73], а братья-конгрегаты не церемонились с методами и особенно не утруждали себя ни сбором доказательств, ни вообще хоть какими-то расследованиями. Фон Шпее был одним из первых, кто попытался сделать хоть что-то, чтобы это прекратить. «Cautio Criminalis» — «Предостережение следователям»; книга, которую он написал, нами она изучалась в академии, а в его время вполне могла отправить автора следом за теми, кого он защищал… Вот. — Курт отлистал несколько страниц ближе к концу книги и зачитал вслух: — «Я часто думал, что мы лишь потому не все являемся колдунами, что не прошли через пытку. И это не пустое хвастовство, когда позже один инквизитор осмелился бахвалиться, что если бы ему в руки попал Папа, то и он бы сознался в колдовстве». Или вот: «Дознаватели будут чувствовать себя опозоренными, если им придется вынести оправдательный приговор женщине; если уж она арестована и закована в цепи, ее виновность будет доказана любыми средствами. Тем временем невежественные и упрямые священники изводят несчастное создание так, что она признается во всем, независимо от своей виновности; ведь если она не сделает этого, говорят они, она не найдет спасения и не сможет получить причастия»… Учитывая время, когда это было написано — сравнить это можно разве что со взрывом бочки с порохом посреди людной площади. Книга в свое время наделала много шума: фон Шпее вывернул всю подноготную, включая подробно расписанный материальный доход, который получали все участники процесса, от exsecutor’а до местного владетеля, рассказал о методах и внутренних предписаниях, о которых прежде информация вовне не просачивалась… Вот то, что он сам не оказался в числе казненных после этого — и впрямь не иначе как Господне благоволение и настоящее чудо.

— И ведь так всё и было — как он написал… — с тихой, бессильной злостью сказала Нессель; Курт кивнул:

— Да. Так было. Но больше не так — в том числе и благодаря таким людям, как он или Альберт Майнц.

— Но что ж тогда удивительного, что такая книга нашлась у инквизитора дома? «Предостережение следователям»… Ведь она для вас и написана, разве нет?

— Так-то оно так, — согласился Курт, осторожно перелистывая страницы; просто взять эту книгу, как остальные, за обложку и встряхнуть он опасался — томик был старый и уже изрядно потрепанный, и от резкого движения переплет мог попросту порваться. — Однако за стенами академии его никто обыкновенно не читает — приедается за время обучения; для убийства времени чтение не из приятных, а нового отсюда почерпнуть инквизитору с несколькими годами реального опыта попросту нечего. Я бы допустил, что у покойного была нездоровая тяга к описанию пыток, однако с романтическими виршами, которых на этих полках, как я погляжу, половина от всего наличествующего, подобное допущение как-то не вяжется.

— Может быть, это как раз и связано с тем, для чего сюда явился ваш убитый служитель? — неуверенно предположила Нессель. — Ведь в этой книге, как я поняла, пишется как раз об этом — о неправедных обвинениях, о напрасных пытках… Может, и правда — все эти казненные здесь, в Бамберге, были казнены ни за что? И Кристиан Хальс был действительно замешан в этом? Или видел, что подобные дела творит обер-инквизитор, и читал эту книгу, потому что его мучила совесть, и он пытался сам с собой решить, как быть — пойти против начальства и сознаться или дальше жить, как прежде…

— Учитывая романтические стишки как основную часть библиотеки — я бы не удивился, хотя такое поведение и отдает нравственной флагелляцией, — покривился Курт, продолжая перелистывать страницы. — Особенно для инквизитора в таком ранге и с таким опытом службы.