И аз воздам (СИ)

— «О чем угодно», — серьезно повторил Мельхиор с расстановкой. — В том и проблема, майстер инквизитор. Помните ли вы, что Господь никого не тащит в спасение насильно? Люди этого города сами сделали свой выбор, и выбор их был — отойти от учения Церкви, припасть к ереси и по доброй воле закрыть свои души для спасительного вмешательства Божия. Именно «о чем угодно» и «кому угодно» они и молились, в то время как молиться должны были о спасении и Господу, полностью осознав свои заблуждения. Этот страж был поставлен оберегать город святой Кунигунды и населяющих его христиан от посягательств неблагих сил, а не прикрывать еретиков от последствий ими же избранной ереси, коей они вверились по своему выбору. Господь милостив, и когда-то ради нескольких праведников Он был готов пощадить Содом целиком; сегодня и здесь весь этот город мог бы быть спасен, если б нашелся всего один, сумевший осознать, что происходит, и обратившийся к Нему с искренней молитвой. А из искренне молящихся мы с вами видим здесь лишь пришлую ведьму, чужую в этом городе.

— Эти люди были обмануты, — возразил Курт хмуро. — Они пошли за своим пастырем, потому что верили ему, как их учила Церковь, и страдают сейчас из-за его падения.

— Эти люди прекрасно понимали, что их пастырь порой вещает о странных идеях, — мягко заметил Мельхиор. — Видели, что его заносит не туда, но были слишком ленивы или хладны, чтобы задуматься над этим; а кому-то попросту недоставало новизны, остроты, тайны… Довольно частое явление в вашей службе, майстер инквизитор, не так ли? Большинство малефиков поначалу польстились всего-то на это самое ощущение новизны и таинственности, которого им недоставало в привычной вере. Так душа готовится к ереси. Потом привычная вера отметается всецело; так душа принимает ересь, так ересь становится брешью в обороне души, через которую проникают мерзкие идейки и дурные поступки… Сколько таких историй было за годы вашей службы?

— Большинство, — вынужденно признал Курт, и старик кивнул:

— И будет так же впредь, майстер инквизитор.

— Так значит, я ничуть не лучше любого из них, — подытожил он с удивительным для самого себя спокойствием — на сей раз неподдельным. — Если они молились не тому и не так, то мне этого не пришло в голову вовсе. Если они верили ложно, то я не верил совершенно, и когда я долбил эту статую…

— …вы верили в то, что это сработает, — договорил за него Мельхиор. — Не видели вы во Всаднике мертвый камень, майстер инквизитор; потому ваш первый удар и вышел столь неудачным — руки все-таки дрогнули. Потому вы и смотрели на обломки у ваших ног, как смотрели бы на тело убитого вами безвинного человека. Помните: вне зависимости от того, кто я, ваша же фантазия или Господень посланец, ваши мысли я вижу и вашу душу знаю. Вы — верили.

— Однако мысль о том, что чем-то может помочь именно молитва, мне в голову не пришла.

— А она вам никогда в голову не приходит, — усмехнулся старик добродушно. — Такова уж ваша натура: вы верите в действие. В человека, в собственные силы, в то, что каждый сам должен делать все, что сможет, в любой ситуации, и о молитве вы задумываетесь, лишь когда выхода нет вовсе; невзирая на многие весьма выразительные случаи в вашей службе, она для вас последнее прибежище, тайное оружие, за которое вы беретесь, если ничем иным ситуацию, по вашему мнению, не исправить… В целом, даже не могу вас за это упрекнуть. Такой подход, по крайней мере, уберегает от искушения прелестью и от недеяния, что едва ль не самый худший грех.

— Так думал бы я, — уточнил Курт неспешно. — Так мог бы оправдывать себя я сам, если б мне такое оправдание для чего-либо потребовалось. Сомневаюсь, что настоящий посланник Бога и святой отнесся бы к этому так благосклонно; alias[115], сейчас я вновь трачу время — на сей раз расходуя его на то, чтобы пустить пыль в глаза себе самому.

— Нет, — возразил старик уже без тени былой усмешки, глядя на своего собеседника с таким состраданием, что внезапно стало не по себе. — Так вы оправдать себя не могли бы; в первую очередь потому, что оправданий вы не ищете и никогда не искали. Напротив, упрямо жаждете осуждения… — сухих старческих губ снова коснулась мимолетная улыбка, и Мельхиор нарочито тяжело вздохнул: — Занятный вы человек, майстер инквизитор. Никогда не думали о том, почему вы чувствуете себя уютно, только когда окружающие признают вас сказочным чудовищем? Стоит кому-то счесть вас по меньшей мере не хуже прочих — и вы встаете на дыбы…

— Вот уж уволь, — сухо отозвался Курт. — Для подобных бесед мне вполне достаточно Бруно, да тут еще Готтер воспылала воспитательно-проповедническим пылом… Без душеведства со стороны неведомой сущности я как-нибудь обойдусь.

— А если оное душеведство и есть необходимое условие разрешения возникших осложнений? — с неподдельным интересом осведомился Мельхиор. — Если именно от того, как и насколько вы разберетесь в себе самом, майстер инквизитор, и зависит то, сможете ли вы разобраться в ситуации?