«…От» Красной нови «ни слуху ни духу. Какие неверные люди. Я телеграфировал вчера в редакцию и завтра пошлю еще одну телеграмму. Пожалуйста, позвоните еще раз Муратовой и скажите от моего имени, что я протестую против напечатания рассказа по невыверенной рукописи и что если они не пришлют мне корректуры по указанному адресу в Киев, то я буду протестовать против этого в печати. Александр Константинович6
обещал дать мне возможность прочитать корректуру трижды. Мне стыдно, что я отягощаю вас этим делом, но, право, оно имеет для меня кое-какое значение…».Из Киева в Москву. 30.IV.25 г.
«…От» Красной нови «ни ответа, ни привета. Придется послать им выправленную рукопись…».
Из Киева в Москву. 10.IV.27 г.
«…Корректуру «Короля» пришли. Делов там немного, но просмотреть надо. Приехать в Москву я хочу 24-го, к Пасхе. Очень хочется мне успеть исполнить до этого времени ту чертову гибель работы, которая висит на моей шее…».
Из Киева в Москву. 13.IV.27 г.
«…Корректуру получил. В корректуре сделал незначительные изменения в порядке рассказов и написал на титульном листе» Третье издание«. Это необходимо сделать для того, чтобы не вводить публику в заблуждение…».
Особое беспокойство, обостренное еще и тем, что он находился за границей и не мог сам проследить за перипетиями претворения ее в спектакли, вызывала у Бабеля пьеса «Закат».
Из Парижа в Москву. 3.IX.27 г.
«…Что в театре? Я до сих пор не переделал 3 сцены. Опротивела мне пьеса. Надо бы сократить два-три куплета в песне, да охоты не хватает. Может быть, сделаю. Все переделки пришлю».
Из Парижа в Москву. 6.Х.27 г.
«…Авторы наши в отношении к цензуре перешли всякие границы робости и послушания. Я не собираюсь принять к сведению или исполнению ни одно из их замечаний. Все их» исправления«-бессмысленны, продиктованы отвратительным вкусом и политически ненужны и смехотворны. С болванами этими не стоило бы и разговаривать. Я не принадлежу к числу тех, кто плачет над запрещенными своими вещами или злобится. Но» тога гордого безразличия«- это, конечно, пышная тога, но <…>. Поэтому надо бороться за сохранение моих фраз <…>. Уступать нельзя…».
Из Парижа в Москву. 4.Х.27 г.
«…Я прочитал в» Правде «отзыв Маркова о постановке» Смерти Иоанна Грозного«. Статья эта убедительно написана, и такое у меня чувство, что она правильно излагает то, что происходило в театре. <…> Плохой театр7
, тут и толковать нечего. Если тебе придется говорить с Берсеневым, попроси их сократить 3 сцену, в особенности песню. Один чех попросил у меня пьесу для того, чтобы показать ее в Праге, я сдуру отдал, теперь у меня нет ни одного экземпляра. Он, правда, обещал вернуть через несколько дней».Из Парижа в Москву. 17.Х.27 г.
«…Вчера получил письмо твое и Гриппича. Сегодня отправил Гриппичу все нужные ему заявления. Знаешь ли ты что-нибудь о судьбе пьесы в Петербурге? Перебиваюсь с трудом <…> А тут еще дней десять тому назад захворал. Простудился, и начался тяжкий мой «астматический период». Десять дней я снова не работал и так этим испуган, что решил ехать на юг лечиться. Раз навсегда мне надо привести себя в работоспособный вид. Рассчитываю осуществить мою мечту — поехать в Марсель. Поеду, если добуду денег. Здесь не Москва — пропадешь и ни копейки не достанешь…»
Из Парижа в Москву. 30.XI.27 г.
«…Рецензию получил. Спасибо…Идет ли пьеса еще где-нибудь? Если у тебя накопились еще материалы, сделай милость, пришли. Что тебе сказали в Александринке? Прежде чем перерешать, я хотел бы знать в точности положение дела. Напиши откровенно…».
Из Парижа в Москву. 22.XII.27 г.
«…Сколько представлений выдержал» Закат «в Одессе и Баку? Собираютс ли ставить еще где-нибудь? Не знаешь ли ты, как идут репетиции во 2 МХАТе?..»
Из Парижа в Москву. 10.I.28 г.
«Со всех сторон мне сообщают, что 2 МХАТ разваливается, что никакой постановки там не будет <…> Не худо бы тебе побывать на репетициях, если только они происходят. Если хочешь, я напишу в этом смысле Берсеневу или Чехову…».
Из Парижа в Москву. 11.III.28 г.
«…Посмотрим, даст ли» Закат «что-нибудь? Никогда с большим отвращением не относился к этой пьесе, к разнесчастному и надоевшему детищу, чем теперь…».
Об искусстве и о лучших для себя условиях, чтобы им заниматься в полную силу, Исаак Эммануилович думал постоянно.
В одном из первых своим писем ко мне (23.IV.25 г.) он писал:
«…Последние дни я много думаю о вашем искусстве и моем и со всей страстью убеждаю себя, что мне душевно нужно на два года отказаться от моей профессии… Жизнь моя пошла бы лучше и позже, через два года я сделал бы то, что нужно мне и еще, может, некоторым людям…».
Из Парижа в Москву. 5.IX.27 г.
«…Я здоров, работаю, результаты скажутся не скоро, м. б. через много месяцев. Что же делать? Работать по методам искусства <…> — это одно из немногих утешений, оставшихся мне. В материальном смысле от этих утешений, конечно, не легче…».
Из Парижа в Москву. 22.VII.28 г.