И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты

Они выехали на Кольцевую и направились по Киевскому шоссе в сторону Апрелевки. В каком-то сарайчике, переделанном под гараж, Натали оставила машину, завалив её для верности ветошью и берёзовыми вениками. Затем долго шли пешком, обходя стороной местные деревеньки. Вышли к полю, которое пересекли напрямик, чтобы не терять времени, – начинало смеркаться. Наконец-то добрели до полуразрушенного хозяйства. Пустующий коровник с выбитыми воротами и окнами, недостроенный, разваливающийся остов фундамента, поваленные ураганом деревья, скособоченные дома – всё здесь говорило о том, насколько беспечен человек, чувствующий себя временщиком на земле, и как он не ценит сделанное своими руками.

Натали подвела его к единственному уцелевшему здесь сооружению – водонапорной башне.

– Здесь нас никто не найдёт, – кивнула она в её сторону. – Правда, без света и удобств. Но ты же не сноб, а, Гулидов?

– Я презираю комфорт, изыски и яства, но от матраса и чашечки ароматного кофе не откажусь.

– Дико извиняюсь, но последний продмаг закрылся в округе в конце девяностых. Так уж и быть, матрасик я тебе обеспечу, а вот вместо кофе – чёрный чай байховый и… бутылка виски.

– Виски! Так это же совсем другое дело, мадам! «Как у нашей киски объявились виски. / Виски, виски – вы взамен сосиски! / Я сосиску не найду, лучше я в стакан налью! / Виски, виски! Ух, напьюсь я в сиську!» – моментально сымпровизировал Гулидов.

Несмотря на последние перипетии и долгую дорогу, у него было отличное настроение.

– Фу, дорогой, что за репертуар? Это же моветон!

– Знаешь, в последнее время замечаю за собой неуёмную тягу к простым вещам: стогу сена, коровьим лепёшкам, кирзовым сапогам, ломтю ржаного хлеба… И чтобы всё без прикрас, налёта цивилизовщины, гламура, искусственности, поддельного внимания, мнимого участия в твоих делах. Знаешь, это не технический прогресс испортил нас, не растущие потребности, не открывшиеся возможности повелевать природой и человеческими страстями! «Что же тогда?» – спросишь ты. Отвечу: желание выпендриться, насолить ближнему, показать, какой ты крутой, особенный, эксклюзивный, мать твою… Мы сократили километры, сделали из человека Бога, умеющего передавать информацию на расстояния, укрощать явления природы – вызывать дождь или снег, отводить грозу. Да мало ли чего…

Мы научились страшному – убивать! Этим умением человек владел всегда, скажешь ты. Да, без убийства себе подобных человечество никогда не создало бы великих цивилизаций. Империи, империи все до одной, без исключения, зиждутся на этом паскудном желании лишать жизни себе подобных. Но я не об этом. Я о том, что смерть стала забавой, компьютерной игрой. Особо циничные превращают смерть в искусство, неплохо зарабатывая при этом. Я не призываю к возврату в деревенские хотоны. Но я молю Бога образумить человечество, остановить его в ненасытной жажде наживы, в погоне за призрачным личным благополучием в окружении слёз и человеческих страданий, в стремлении пойти по головам, по трупам сородичей ради спасения своих жухлых душонок…

– Ты идеалист, Гулидов.

– Я знаю. Уже слышал это, причём совсем недавно. Вы с ним не заодно случайно? – Он отхлебнул ещё немного виски, налитый в нижнюю часть отрезанной пластиковой бутылки.

– С кем?

– С одним моим знакомым… из органов…

– Эка тебя занесло.

Пока Гулидов снимал стресс тёплым виски, Натали, не торопясь, зажигала свечи. Их было бессчётное количество. Они были расставлены в хаотичном порядке внутри всего помещения башни: на ступенях лестницы, ржавых трубах, остатках мебели, баках, сломанных рамах, на выступах и в углублениях кирпичной кладки.

– Помоги мне! Я запутался и не могу найти выход из ситуации. Прошу тебя, Натали! – вдруг неожиданно взмолился Гулидов.

– Я вижу. Сама нахожусь в прострации. Мне не хватает знаний. И не к кому обратиться. Мой учитель, наставник… Они его убили. Меня ждала та же участь. Смирнов помог мне бежать. Я не хотела. Решила, что моя жертва спасёт тебя и других от дьявола во плоти. Он умолял. Тщетно. Тогда Смирнов пошёл на хитрость: сделал мне укол и тайно вывез меня в реанимобиле. Ему действительно приказали сделать мне смертельную инъекцию. Рвачёву же он сказал, что я приняла смертельный яд, который при взаимодействии с его лекарством настолько разрушил человеческие ткани, что узнать меня не представлялось возможным. Он подсунул им труп женщины. Безумцы четвертовали девицу, которая отказалась заниматься сексом с рвачёвским догом. Смирнов выкопал её, пришил конечности, переодел в мою одежду, облил кислотой. И вот я на свободе. Но зачем?

– Затем, чтобы дальше жить.

– Не знаю. Я боюсь жить. Это хуже, чем в Средневековье. Мои дни сочтены. Я уже на пороге другой жизни. Я возвращаюсь в… прошлое. Сейчас я попробую увидеть, что происходит с нами, как бы со стороны. Ты только ничему не удивляйся. И прошу тебя: больше не пей.

– Хорошо, – поспешно ответил Гулидов и отхлебнул виски прямо из бутылки.