И был вечер, и было утро

В особом кабинете царила полутьма. Портьеры были опущены, свет падал только на шахматный столик между кресел, занимавший южный уголок кабинета. Желтый деревянный паркет, зелёный декор потолка, занимающие своё место бильярд, библиотека, письменный стол — всё было приведено в порядок, словно отец ждал в гости европейских послов, но послов не было. Были только тележки с подносами, на которых лежали фрукты и закуски, стояли вино и вода.

— Я приглашу вас позже, Сантьяго. Пока можете заняться моим поручением.

Серый кардинал отвесил кивок-поклон и исчез за дверью. Хуан Брухо кивнул единственному охраннику и тот также переместился на позицию снаружи. Отец и сын остались одни.

Карлос Брухо, страдая от недосыпа и нервного ожидания, поплёлся к креслу и хотел в него рухнуть, но отец перехватил его по дороге и приобнял за плечи. Вместо привычного в последнее время халата на нём сидел парадный мундир полковника, украшенный теми немногочисленными наградами, которых он удостоился на военной службе ещё до того дня, как решил взвалить ответственность за судьбу Никадагуа и его народа на свои плечи.

— Что случилось, папа? Я слышал, на нас собираются напасть, или что-то в этом роде?

Хуан Брухо скорбно поджал губы, затем покачал головой, рассмеялся с сардоническим оттенком и воздел взгляд вверх, изучая декор. Карлос Брухо проследил за направлением его взгляда и понял, что отец глядит в фокус объектива одной из десятков установленных во дворце камер слежения.

— Это невозможно, сын. Ты же сам знаешь.

— Да, знаю. К счастью невозможно. Но раньше такое случалось.

— К счастью? — густые брови с длинными, как вибриссы, седыми волосками взлетели вверх. — Прелесть допаритетной эпохи была в том, что нахала и обидчика можно было наказать. Да, можно было проиграть, потерять людей, и иногда даже власть. Но зато был азарт, было настоящее воинское мужское счастье, когда ты на танках въезжаешь в столицу какого-нибудь демократически избранного Хосе Лопеса и вздёргиваешь его на ступенях парламента перед ликующей толпой его же бывших сторонников. Теперь это в прошлом, да. Мы живём в позорную эпоху компромиссов и трусости, когда даже Штаты не могут с нами ничего поделать.

— Но разве это плохо, папа? — осторожно поинтересовался Карлос Брухо. — Разве не здорово, что они оставили нас в покое?

Хуан Брухо подошёл к шахматному столику, на котором была расставлена запутанная композиция, и небрежным движением перевернул столик.

— Знаешь, что вчера они написали про меня в своих лживых таблоидах? — едко спросил он. — Что я отравил мою обожаемую Мериду, твою мать, ради того чтобы не стесняясь развлекаться с молодыми гвардейцами из моего личного батальона.

Карлос Брухо мучительно искал, как вернуть отцу менее мрачное расположение духа.

— Этому всё равно никто не поверит. Ни у них, ни у нас. Зато вспомни, как мы припечатали их престарелого дряхлого президентишку, который наложил в штаны на официальном приёме?

Диктатор криво ухмыльнулся.

— И что с того? Ты находишь забавным, что с наступлением паритетной эпохи все стали одинаково неприкосновенны? Даже Ватикан или какой-нибудь вшивый островок в Тихом океане обзавелись метазарядами и транспространственными средствами их доставки. И не только они, но и хозяева многих корпораций, лидеры закрытых сект и даже, прости Господь, звёзды шоу-бизнеса!

Карлос Брухо не знал, что ответить, в чём честно и признался.

— Какого ответа ты ждёшь от меня, папа? Я не разбираюсь во всей этой политической кухне. Она никогда меня не интересовала.

— Зато я знаю, что тебя интересовало, — внезапно повысил голос Хуан Брухо. — И интересует. Дозы становятся всё больше, и доктор Хорхе переживает, что однажды не сможет привести тебя в чувство.

— Ты снова об этом! — запротестовал Карлос Брухо. — Я давно завязал, и ты прекрасно это знаешь! Твои ищейки и камеры вездесущи! От них не спрятаться даже в сортире.

— Ну, тебе же это как-то удаётся, — пожал плечами полковник Хуан Брухо. — В анализах твоей мочи, по словам доктора Хорхе…

Карлос Брухо издал стон отчаяния, развернулся и пошёл к выходу. В дверях тут же возник гвардеец охраны.

— Па, ты серьёзно? Мне двадцать четыре и я взрослый мужчина!

— Во-первых, я тебя пока не отпускал, — примирительным тоном сказал диктатор. — А во-вторых, да, ты взрослый мужчина, и от тебя я жду адекватного поведения.

— Что я должен сделать? — спросил Карлос Брухо, возвращаясь и плюхаясь в кресло у подноса с едой. В рот отправился кусок сыра и несколько виноградин. Карлос Брухо с сомнением посмотрел на вино, но налил себе воду. — Хочешь, чтобы я снова пару часов сидел на этих скучных дипломатических приёмах с твоими дружками из «клуба диктаторов», как их называют в левой прессе?

Хуан Брухо прошелся по кабинету взад-вперёд, скрестив руки на груди. Потом поднял столик, подобрал несколько разбросанных шахматных фигур, и расставил их на случайные клетки.

— Постараться понять и принять с достоинством решение, которое я принял. Вот на какую малость я рассчитываю.