И был вечер, и было утро…

— Ха, девчонки, видали, как она бесится? — бросила с усмешкой Марта своим новым знакомым и тут же возвратилась к Рите: — Да, они с улицы. Да, они не совсем по моде одеты, но у них, по крайней мере, есть чувство собственного достоинства. Правда, девочки?

Женщины при упоминании о них оставили сразу свою трапезу, выпрямились, как барыни, и согласно кивнули головой.

— А у вас, милочка, — продолжила Марта, — собственное достоинство, как видно, напрочь отсутствует, раз вы пытаетесь выдавать себя за приличную даму. На самом деле вы ведь тоже оттуда. Как вы удачно выразились: с улицы. Правда, надо признать честно, у них достаточно благородства принять то, что есть и не рыдать на плече у чужого мужика.

— Стоп, стоп, стоп, девушки, остановитесь, — снова вмешался в их перепалку Рогов. — Давайте всё-таки не будем переходить на лица. И потом, Марта, Рита в какой-то степени и права: незачем было приводить сюда этих… Этих женщин.

— Почему же? Ты, значит, можешь знакомиться с уличными девками, а я не могу?

— Марта, тут совершенно другой случай!

— Какой другой, какой другой? Случай, как случай: я шла мимо парка, увидела милых дам, познакомилась с ними, пригласила в гости к своему лучшему другу, — не имею права?

— Имеешь, Марта, имеешь. Только не надо было все-таки приводить их сюда. Ты совсем перегибаешь палку.

Марта с негодованием прошила Рогова взглядом.

— Давай, Рогов, не будем углубляться в то, кто и как перегибает палку.

Марта настроена была еще дружелюбно. Обожгла и забыла, снова переключилась на подруг:

— А почему бы нам еще не выпить? Девочки, где ваши рюмки?

Налила. Рогов опять попытался удержать её:

— Марта, тебе хватит пить, ты совсем пьяна.

— Ничуть. Я просто в хорошем настроении и… Я хочу танцевать!

— Марта! — чего-чего, а этого Рогов от неё не ожидал.

— Не мешай, Рогов, включи лучше радио. Нет, дай я сама.

Марат стала крутить регулятор каналов до тех пор, пока не наткнулась на понравившуюся ей мелодию.

— Вот, вот, чудесно! Девочки, присоединяйтесь, — позвала она к себе своих женщин, и сама уже начала танцевать. Женщины с удовольствием присоединились к ней. Рогов недоумевающе смотрел на все происходящее. Приглашенные женщины покачивались томно и неторопливо, хотя мелодия звучала совсем не лирическая. Марта танцевала резво и сурово, как будто кому-то что-то хотела доказать.

— Ух, как я люблю танцевать, как люблю танцевать! — почти выкрикивала она. — Музыка меня опьяняет больше, чем вино. Почему ты меня, Рогов никогда не водил на танцы? Всё дома, да дома. Тоска. Умереть можно. Ну-ка, девочки, дайте жару, пусть здесь всё ходуном заходит!

Заплясали живее, и когда музыка кончилась, разбрелись кто куда. Марта устало опустила руки.

— Уф, совсем плохой стала. Раньше, помнится, никто на улице переплясать не мог. А всё нервы. А нервные клетки, как известно, не восстанавливаются.

— Теперь, говорят, восстанавливаются, — не удержалась, чтобы не уколоть её Рита.

— Правда? — будто и не слыша издевки девушки, спросила Марта. — Вот так и живи: то одно говорят, то другое. То ешь мясо. То не ешь. То ешь масло, а то вредно. А вы ешьте, ешьте, — подтолкнула Марта своих женщин к столику с едой, — не слушайте никого. Когда вас еще так примут? Спасибо мистеру Случаю. Спасибо Риточке. Низкий ей поклон. Если бы не она, ходить бы вам сегодня, бедные мои, голодными, а нам слепыми. А так вы насытились, а мы прозрели, открыли, наконец, глаза пошире, увидели, что есть вокруг белый свет, и что он прекрасен. Ух, — вздохнула она тяжело, — запыхалась. Хочу выпить. Рогов, у тебя коньяк кончился? А что есть еще? Не будешь же ты мне лгать, что ждал меня и ничего не приготовил из спиртного?

— Тебе, по-моему, достаточно, Марта.

— Может, и достаточно. Может, ты и прав. А я, наверное, просто устала. Такое ощущение, будто у меня за спиной были крылья, огромные белые крылья, но их неожиданно обрезали. Я еще машу, машу этими обрезками, пытаюсь, как дура, взлететь, а всё напрасно, только одну пыль вокруг поднимаю. Знаешь, это ведь по большому счету тоскливо очень, тошно. А когда мне сильно тошно, я пою. Вроде споешь — и ничего, душу на струны нанижешь — и легче.

Марта неожиданно затянула песню. Душевно, с придыханием. Голос ее оказался бархатным, приятным. Рогов никогда и не слышал, как она поет. Женщины со второй половины куплета подхватили:

«То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит,
То моё, моё сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит».

Спев первый куплет, Марта неожиданно умолкла. Затихли и женщины. На несколько секунд в комнате воцарилась непривычная тишина. Марта сама же её и прервала.

— Эх, — сказала, — хорошо. Душа трепещет. Сила! Откуда только она в музыке берется? Никто не знает. А я так думаю, что музыка от Бога, и музыка есть сам Бог!

Её душевные излияния нарушили прерывистые аплодисменты Риты:

— Браво! Как патетично! — сказала она с издевкой, на которую только способна беззащитная женщина. — Вы прямо выдавили у публики слезу. Я и сама готова разрыдаться.