— Что «Марта»? Что? Не нравится? Правда глаза колет? Но ведь так оно и есть: в большинстве своем вы нас используете. Вы вообще всех используете. Вы даже не можете оставить в покое лежащий на земле лист, валяющиеся под ногами камни. Деревья и облака, черви и пчелы по вашему желанию вдруг начинают говорить и думать. Всё, всё, к чему вы прикасаетесь, умирает. Умирает, потому что становится нереальным, ирреальным, потусторонним. Во всё, во всё вы вторгаетесь: в чужую жизнь, в круговорот веществ в природе и даже — даже! — в течение времени! Вы разрушители, колдуны, вы даже хуже Пифии, ибо заставляете человека своими прорицаниями ожидать, надеяться, верить во что-то, в то, что даже вам часто видится неясным и расплывчатым. Я на все сто уверена, девочка, что и вам Рогов внушил нечто подобное. Утешил вас, как утешал три года меня, а до меня еще кого-то. Но тем-то и отличаются от всех остальных сочинители, что им ни верить, ни доверять нельзя. Будьте уверены, убьют вас или сами умрете, он сразу же бесподобный рассказик настрочит. И всё там будет чинно и гладко. Он в нем и любить вас будет безумно, и ласкать страстно, и переживать, если что с вами случится так, как никто из нормальных людей никогда не переживал: «И мал и мерзок — не так, как вы — иначе!». И цветочки положит на вашу могилку не какие-нибудь обыденные, а самые что ни на есть экзотические, какие у нас и не встретишь, а если нет, то всё равно свежие и непременно дорогие, да еще с приписочкой: мол, она их сильно обожала…
— Марта, Марта, я прошу тебя прекратить! — не смог больше терпеть её издевательств Рогов.
— А, зацепило? Все-таки не окаменело-то у нас еще сердечко. А я думала, Рогов, на тебе можно смело ставить крест. Выходит, рано я тебя списала?
— Марта, ты давно знаешь меня, мои привычки, мой характер. Знаешь, как я к тебе отношусь, — как можно сдержаннее произнес Рогов. — Но если ты вернулась, чтобы перевернуть здесь всё вверх дном, сразу прошу тебя: лучше уйди. Сейчас. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.
— Вот. Что и требовалось доказать. Выходит, я тебе только мешаю. Замечательно. Вот плата за долгие годы моей любви. За годы наших светлых дней и жарких ночей. Я тебе очень благодарна.
Марта демонстративно поклонилась Рогову.
— Марта, ты опять всё ставишь с ног на голову. Я же совсем не это имел в виду. Ты меня просто не поняла.
— Я правильно тебя поняла, Рогов. У тебя появился выбор, и ты его сделал. Не смею дольше задерживаться. Милуйся тут со своей новой подружкой, больше вам мешать не буду.
Марта подошла к столу, взяла недопитый бокал вина, залпом осушила его и, бросив напоследок: «Счастливо оставаться», вышла, громко хлопнув входной дверью.
8
Наступила гнетущая тишина, и Рогов сразу почувствовал на душе какой-то смутный осадок. Ему вдруг сильно захотелось выпить чего-нибудь покрепче, бьющего в голову. Он достал из бара початую бутылку водки.
— Будешь? — предложил Рите.
— Нет.
— А я выпью.
Рогов налил себе немного в рюмку.
— Господи, что ж так нелепо всё происходит? — невольно вырвалось у него.
Рита тут же поспешила извиниться за всё, но он совсем не винил её.
— Не всё ли равно, — сказал, — когда произошел этот разрыв, рано или поздно мы с Мартой, наверное, разбежались бы. Вы, может, только ускорили его.
Роман говорил, стараясь избегать ее взгляда. Но Рите достаточно было и одного выражения лица Рогова, чтобы понять, какая внутренняя борьба идет в этом человеке. И во всем, что произошло сегодня с ним, Рита обвиняла исключительно себя. И это обвинение было острым, потому что практически она ничем не могла ему помочь. Могла только извиниться перед ним, и она извинилась, потому что это было необходимо прежде всего ей самой. Рита сказала:
— Но я совсем не хотела этого.
— Может быть, никто этого не хотел, — сказал Рогов, — но сожалеть слишком поздно.
Рита посмотрела на Рогова. Он избегал её взгляда, как будто хотел остаться один, и ей ничего более не оставалось, как уйти.
— Я, наверное, тоже пойду, — сказала тогда она. — На улице совсем рассвело.
— Да, да, иди, — отрешенно произнес Рогов. — Провожать тебя, прости, не буду: в голове такой сумбур, что хочется просто застрелиться.
— Тогда прощайте, — сказала Рита.
— Прощай, — ответил ей Рогов.
Он даже не повернулся к ней. Говорил, продолжая смотреть в окно. Он даже не знал, что можно еще сказать. Да и нужны ли сейчас какие-нибудь слова? Они в таких ситуациях банальны до тошноты.