И быть роду Рюриковичей

А воевода Никифор сказал:

   — Пошлём, бояре, своих холопов рубить засечную линию.

И люди именитые поддержали его. Олег остался доволен:

— Иного не ожидал услышать от вас, мужи киевские. Отныне Киев наша общая боль и забота. Пусть он стоит на страх врагам нашим, на радость русичам!

Торжественно гудели рожки, звенели гусли. До самого утра пировали дружины, далеко окрест разносились песни и хмельные голоса воинов.

За землями полян места древлян, давних недругов Киева. Ещё Аскольд и Дир пытались подчинить их, ходили к ним с дружиной, да едва живыми выбрались.

Отступавших киевлян повсюду подстерегали завалы, засады. Древляне ловко заманивали дружину киевлян в глухие места, а когда те возвращались, настигали их неожиданно и, выпустив рой стрел, уходили безнаказанно. Подкарауливали древляне киевлян на всём пути, устраивали короткие стычки и скрывались в лесах.

С той поры киевские князья не осмеливались ездить к древлянам за данью. Но когда князь Олег сел в Киеве, он позвал боярина Путшу и сказал ему:

   — Настала пора, боярин, отправиться к Гориславу древлянскому в его городище Искоростень и объявить, что князь Олег пришёл в Киев не для того, чтобы княжить только над полянами, — он сел великим князем над всей Русью. Пора, боярин, указать Гориславу его место. Скажи, Киев не потерпит усобников, а с древлян, коли подобру, буду брать дань лёгкую, десятину. Аще не пожелают, приневолю, и не будет им пощады... Послом едешь, боярин Путша, так и вещай, а за посла спрос строг: землю их оборю, а смердов в холопов обращу...

Проводив Путшу, Олег велел воеводе Никифору сразу же готовить дружину.

   — Ведаю ответ Горислава, но я — не прежние князья киевские. Пойдём к древлянам налегке, без обоза, разделим дружину на полусотни, как в невод возьмём древлянские погосты. Не дадим уйти Гориславу, а городище его, Искоростень, сожжём. Холопов княжьих отправим на засеки ратниками...

Недолго ждали Путшу в Киеве, вернулся он ещё до морозов с ответом Горислава дерзким, вызывающим: «Ты, князь Олег, в Киеве сидишь, а мы в своей древлянской земле, и не мешало бы тебе спросить у тех воинов, какие приходили к нам с Аскольдом и Диром. Коль ты вздумаешь судьбу испытать, мы будем ждать тебя...»

Сборы были скорыми. Да воевода Никифор уже наготове был. Не мыслил Горислав, что Олег пошлёт дружину поздней осенью, а воевода уже вторгся в землю древлян. Шли стремительно, преодолевая реки, лесные чащобы и мелколесье. На болотах клали гати из хвороста, окружали погосты, никого не выпуская.

Ивашкина полусотня двигалась правым крылом. Гридни довольны: сухо, не дождило, и древляне не сопротивлялись, не ждали киевлян. Олег напутствовал гридней: смердов не жалеть, вражеских ратников, какие не сдаются, убивать. И воевода Никифор княжье повеление исполнял усердно.

Ивашкина полусотня врывалась в погосты, жгла избы, избивала смердов, опустошала клети. А однажды, продравшись через густой лес, отряд Ивашки вышел к слиянию двух рек, и гридни увидели на высоком острове бревенчатую крепость, окружённую земляным валом.

— Это Искоростень, — догадался Ивашка и послал за воеводой Никифором.

Но Никифор подступил к Искоростеню, когда древлянский князь Горислав уже признал себя меньшим братом киевского князя.

Тяжкую дань наложил Олег на древлян — по чёрной кунице с дыма, заставил платить соболем от каждой избы, чтоб впредь знали руку князя киевского. А княжьих холопов Олег велел послать на сооружение засечной линии. И потянулись с древлянской земли телеги с будущими ратниками, кому надлежало и засеки рубить, и жить там вечно, рядом с Дикой степью...

Зимой из лесов волокли в степь к рекам Ирпень и Рось брёвна, а по теплу застучали топоры, мужики поставили засеки, огородились, окопались рвами. Вчерашние холопы, враз сделавшиеся и воинами, и хлебопашцами, рядом с засеками распахивали земли, сеяли хлеба, заводили огороды.

Опасная жизнь на засеке, на самой печенежской дороге. И не остановить орду требовалось, а вовремя упредить Киев, что печенеги идут...

Их вежи[70] кочевали по Дикой степи. Печенеги останавливали свои высокие двухколёсные повозки на сочных выпасах, ставили войлочные кибитки вблизи рек, а когда многочисленные стада вытаптывали траву, меняли становище.

Когда орда переходила на новые места, случалось, она появлялась вблизи засек, и тогда печенежские удальцы подъезжали к укреплениям, кричали что-то по-своему, грозили и, подняв коней в галоп, удалялись вслед за вежами, а о кочевавшей орде становилось известно в Киеве...

Приехали в Киев к Олегу гонцы от северян и радимичей, просили защиты от хазар. Князь принял их, но, обещая помочь, сказал, чтоб потерпели до будущего лета.

   — Надо, — говорил он, — обезопасить Киев от печенегов, а то покинем его, орда тем воспользуется, хлеба вытопчут, город разорят, смердов в полон угонят.

   — Эка беда, — сказал воевода Никифор, — северяне и радимичи у нас под боком, на левом берегу Днепра живут, а каганат на Итиле[71], и надо же куда достают, почитай в нашу скотницу[72] забираются. Рукасты! Пора бы и по рукам ударить.