И быть роду Рюриковичей

Неделю ниже Киева с утра и до темна Днепр пересекали ладьи и насады: перевозили кибитки и вежи угров. Воины переправлялись на бычьих пузырях, плотиках из воловьих шкур, набитых сеном. Вплавь перегоняли скот и табуны, а когда ни одного угра не осталось на левом берегу, русы разожгли костры, принялись варить похлёбку в огромных котлах, жарить на вертелах мясо и рыбу, запекать птицу. Из Киева привезли бочки с хмельным мёдом и вином. Добрый пир решили устроить русы уграм. К вечеру киевляне с уграми сидели плечом к плечу, пили, провозглашали здравицы, просили у Перуна спокойной дороги для угров.

На холме на разбросанных попонах расселись киевские старейшины с угрскими князьями. Сидели тесно, а между ними Олег с Саввом.

И сказал князь угров:

   — Мы не будем с вами, русы, соседями, но унесём с собой о вас доброе чувство.

   — Речь твоя, князь, от разума, и пусть он не покидает нас, — ответил Олег.

Сидели князья и старейшины, но не было меж них на пиру ни Ратибора, ни Никифора. Накануне Олег наказал им:

— Ряд рядом, но будьте наготове, воеводы: ну как угры на коварство осмелятся, хоть я в то не верю... Гости и хозяева пировали всю ночь. Высоко к звёздам роем взлетали искры, и разносились по всему Приднепровью песни. Их пели угры и русы, вели весёлые разговоры.

А через сутки снялись угры, и заскрипели их кибитки. На запад, к горбам, проводили угров. Откочевали они, чтоб осесть на Дунае целым народом.

Ушли угры, и не успели перегореть костры над Днепром, как к суличам нагрянули хазары. Привёл их Аюб, дань потребовал.

   — Видать, не впрок темнику наш урок, — сказал Олег, — пойдём к суличам на подмогу, ино разорят их хазары.

Бояре предлагали:

   — Пошли кого-нибудь из воевод, князь, — Никифора либо Ратибора.

Но Олег ответил:

   — И Никифор и Ратибор воеводы отменные, слов нет, но русичи на левобережье в киевском князе защитника зрят. Тем паче я к ним в полюдье ходил. А нынче скажут: за данью сам приходил, а от врагов оградить — так воеводу прислал.

Никифор заметил:

   — Твоя правда, князь.

   — Хазарские поселения на рукаве Саркела, — сказал Путша.

   — Разорим их, как они наши погосты разоряют, — заверил князь. — Не станем ждать, пока Аюб к нам явится, будем искать его. Ты, Ратибор, останешься Киев беречь...

Выступили на конях, не отягощённые обозом: отправлялись не в чужие земли, в свои. Полк большой руки вёл Олег, правой — воевода Никифор, левой — боярин Путша, а засадный полк — молодой боярин Любомир.

Вошли в землю суличей, опустошённую хазарами. На полях хлеба вытоптаны. Выходили из лесов суличи, рассказывали: у хазар войско большое, дань требуют за два года и тех, кто власть кагана отказывается принимать, грозят угнать в Итиль...

   — Глядите, воевода и вы, гридни, — хмурился Олег, — само небо велит нам искать обидчиков. Мы найдём их и сурово покараем.

   — По всему видать, хазары к Саркелу подались, — предположил Никифор, — хотят передохнуть.

   — Пойдём и мы туда, — сказал Олег. — Наши кони не приморены, настигнем хазар.

Заиграла труба, и дружинники разобрались по сотням.

   — Помогай нам Перун! — раздавались голоса гридней.

   — Достанем недругов!

Полки на рысях направились на восток, к Донцу.

Аюб мчался впереди своих арсиев. Темник был доволен: с ним его воины, его верные арсии. В стремительном беге пластались кони, и топот их копыт, еканье селезёнки аюбовского коня услаждали душу хазарского воеводы.

Не обнаружив угров и узнав, что они откочевали из этих мест, Аюб сначала собрался настигнуть их на переправе через Днепр, но потом передумал. К чему? Угры никогда не были надёжными данниками кагана. Отказавшись от преследования угров, Аюб краем затронул вятичей и северян, разорил и пожёг погосты суличей, что, по убеждению темника, было суровым предупреждением народам левобережья Днепра, пытавшимся выйти из-под влияния кагана.

Аюб вымещал на русичах обиды, нанесённые ему в хазарской тюрьме. Отныне темник станет держать в страхе славян, казнить непокорных, а крепких русичей угонять в Итиль строить дворцы и мостить камнем улицы, а иных продавать в рабство...

А ещё хазарский воевода тешил себя надеждой одолеть киевского князя. Тогда никто из князей левобережных народов не помыслит отказаться платить дань каганату.

Но Аюб справедлив, у него нет обиды на Олега за прошлое поражение. Киевский князь разгадал замысел хазарского военачальника, а Аюб недооценил Олега...

Арсии возвращались к Саркелу, где в поселениях их ждал отдых, да и кони притомились: эвон какой гон проделали, по всему днепровскому левобережью промчались.

Там, на рукаве Саркела, живёт одна из любимых жён Аюба. Он везёт ей богатые дары. Эту жену он взял себе у камских булгар, она станет утешать его и веселить после похода.

   — Улля! — кричит Аюб и хлещет коня.

Приморённый конь делает рывок и снова сбавляет бег. Темник решает сделать привал, не дожидаясь ночи, и велит дозорным присмотреть место для стоянки. Нет, он, Аюб, не устал и готов ещё неделю провести в седле, но подбившийся конь не товарищ в бою...