Читаем И бывшие с ним полностью

Проводили с Эрнстом востроносенькую. В купе раскупорили бутылку шампанского, поддразнивали картинами рискованной курортной жизни, на случай умыкания востроносенькой вручили бумажный комочек. Пятидесятирублевая бумажка закатана в типографский бланк с текстом, подписанным «Жилина-Костылина». Над картинами кавказской жизни промчал образ Лени. То есть назван он не был, Юрий Иванович вкрутил кавказскую пословицу: «Настоящий мужчина в доме гость», — а Эрнст пришел в восхищение от мудрости горцев. Захмелевшая востроносенькая подергивала плечиками, закидывала ногу за ногу, разглаживала подол платьица, смеялась, показывая белые плотные зубки. Она говорила обо всем сразу, сыпала наказы о коробках с крупами в куханном шкафу, перескакивала на перестановки в ее секторе нефтегаздырпыра. Разбрасываемые слова собирались вокруг ее быстрого «отпуск», бессознательно оно соединяло ее с давним днем, когда она, в маечке, в белой юбочке, влюбленная во всех мужчин сразу, шла по сочинскому пляжу. Пролетевший образ Лени растворился в далях черноморского побережья.

До обеда Юрий Иванович правил гранки очерка о старом докторе Гукове, вставлял в текст эпизоды из пьесы о нем. Во второй половине дня готовил обед на завтра, ходил в ближний универсам. Приезжала его дочь, он посылал девочек гулять. Доделывал свое поспешно, все прочее при появлении дочери гасло, так в праздник бессмыслен быт. Выскакивал во двор, маячил глядевшей с балкона старушке. Она помахивала в ответ слабой рукой. Считалось — днем приступов не бывает.

Обходил по краю заросшее пространство, здесь слились дворы, школьный участок, территория жэка. Юрий Иванович высматривал девочек, скорее, угадывал их движение среди елочек, кустов, остатков цементных оградок в бурьяне, березовых рядков. Стоял, притаившись. Проходили девочки, впереди его дочь, прямая, с затянутой в брючки попкой. Помедлив возле кустика пижмы, она касалась ладонью цветка. Поотстав, шла младшая, косички над Лениными хрящеватыми ушами. Букетик клевера для бабушки. В ее ненавязчивости были одиночество комнатного ребенка и готовность к преданности. Истовая готовность, обрекающая завтра на плен мужа, подругу. С кровью от матери, от бабушки перенятая готовность служить мужчине — непонятному, мучителю, не экзаменовать его понятий о жизни. Готовность, стискивающая Ленину жизнь.

Если у востроносенькой эта готовность принимала религиозную окраску по причине бедности жизненных впечатлений, то у старушки сознание женской роли в семье было облечено в форму служения кормильцу. Старушка жила формой, несла с превосходством эту немецкую черту, хотя крови той была восьмая часть. Ее любимые слова были «пристойно» и «опрятно», самое бранное «хабалка», она же никогда даже интонацией не осудила Леню с его «ништяк», «иди пасись», «залепуха». Терпела его выпивки, исчезновения, бегства в нору, откопанную им в зюзинском овраге, где он заводил огород.

«Живи, старушка, все без тебя тут завалится, беда!» — думал Юрий Иванович, вернувшись в квартирку. Старушка обзванивала аптеки, искала лекарство для бывшей сослуживицы по банку. Благотворительная деятельность старушки за четверть века ее вынужденного затворничества приобрела индустриальный масштаб. С помощью мохнатых от закладок книг по домоводству, садоводству, телефонного справочника, энциклопедий, карт Москвы и республик она давала советы, звонила в жэки, в райисполкомы, бывало, и в Моссовет, прибегая порой к безобидным уловкам: объявляла себя пенсионеркой республиканского значения, грозила прибыть самолично в редакцию, в химчистку, пыталась стать чем-то вроде брачного бюро.

Позвонила жена, попросила сегодня прислать дочь пораньше — собирает ее в лагерь. Отыскивая девочек, он увидел возле дочери парня в белой майке с красным пятном на груди. Девочка-цветок, так называл он дочь Лени, качалась на качелях, глядя перед собой. Парень поднялся при появлении Юрия Ивановича. Шагал он вроде лениво, между тем сразу исчез — так он был длинноног. Часа через полтора, провожая дочь, Юрий Иванович увидел парня на остановке, случайно глянув: выделялась майка с красной надписью. Узнал его: сын Гриши Зотова. Поразился красоте, рослости, давно не видел его, с ноябрьских, ездили тогда семьей к Грише.

Подошел автобус; прижав голову дочери к своему лицу, он сквозь запахи нагретого железа, пыли слышал запах волос его покойной мамы, запах жены, дома. С нежностью подумал о Гришином сыне, и ему дома, в комнатке, омываемой светом пробегающих под окнами машин, снится запах ее милой головки.

Поехал в город тем же рейсом, может быть, тем же автобусом, думал с улыбкой, каким уехали его дочь и Гришин сын.

Юрий Иванович любил такие наезды в редакцию; вроде бы не обязан заниматься в отделе, отписываешься, заскочил на час, а походя прочтешь верстку и сократишь повисший в макете хвост, сделаешь что-нибудь такое, на что в загруженный день не хватает духу, например, объяснишься по телефону с автором, чей материал у тебя валяется полгода и устарел, и при том наврешь так вдохновенно, что и автора утешишь, и он тебя пожалеет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современный городской роман

Похожие книги