И бывшие с ним

Из вестибюля станции метро «Водный стадион» Юрий Иванович позвонил домой, поговорил с дочерью. К поездам спустился веселый. Он не разобрал и половины ее слов и сам спрашивал невпопад: оглох, «Весту» тащила на буксире самоходка. Да и дочь не заботила связность разговора, знала своим чутким сердцем, что смысл не в ее новостях, а в ее присутствии в жизни Юрия Ивановича. Бессознательно выбирала слова с обильными гласными, речь ее была песенкой отцу.

В редакции, за своим столом, он как бы оставался на «Весте», за шумом в ушах не слышал ни лифта, ни голосов и движения в коридоре. Стол покачивался под локтями, учетчица из отдела писем, чернобровая девушка, принесшая почту, сидела напротив и неустанно говорила, двигая ртом. Он кивал в ответ на ее журчание и писал «Слово о товарище», писал заново; еще Вера Петровна была с ним на «Весте» — он знал, как написать. Листки первого варианта выплеснуло из портфеля, когда на Рыбинском вычерпывали воду из «Весты», ныне листок со всякими там «доблесть противостояния быту жизни» висел в сумрачной толще над заиленными руинами барского дома или прибило листок к песчаной косе, и пробегающая девочка подняла его, сейчас повесила листок на корягу и уйдет, отпечатывая пяткой лунки.

Он дописал, не отрывая пера. Из грудки отдельской почты глядел блекло-синий глазок. Юрий Иванович вытянул конверт с видом озера, откинулся к стене. Слушал затылком дрожание стены; в утробе издательства ветер от роторов печатных машин. Петухов прислал новое письмо с непременным видом Телецкого озера.

Разрывая письмо, он услышал треск бумаги, стало быть, учетчица писем пробила ему уши своей напористой речью.

Перед собой Юрий Иванович вновь увидел учетчицу. Она оглянулась на дверь. Прежде дверь была настежь, стало быть, девушка ее и закрыла. Со скоростью отбойного молотка девушка излагала свой тайный план перерегистрации редакционной почты за два последних года. Каждое новое слово Юрий Иванович слышал все явственней. Учетчица, глянув на дверь и послушав, потянулась к нему, так что ее грудь легла на столешницу и в вырезе платья проступила глубокая ложбина. В октябре слушают журнал, то есть журнал отчитывается за пять лет работы. Отчету предшествует проверка работы с письмами. В картотеке путаница, в архиве ужас, заведующему отделом все до феньки, он думает только о своих стихах. Спросят с нее непосредственно. Она заново проведет регистрацию. Введет буквенные обозначения. Одновременно с буквой номер.

Про третью составную Юрий Иванович прослушал. Соображал: должно быть, в свой первый набег девица спрашивала что-то такое, на что он отвечал кивками, после чего она решилась ему довериться.

Он слышал каждое слово, шум отлетал. Наступит аб-со-лют-ный порядок в картотеке! В архиве! Отделы физически не смогут задерживать ответы!

Он глядел на грудастую девушку с черными круглыми бровями. Не отвязаться было от нее. За шестнадцать лет мимо Юрия Ивановича прошли два поколения деятельных девушек с перченым языком. Начав курьерами, учетчиками писем, машинистками, поступали на вечерний журфак МГУ или в полиграфический на редакционное отделение, дожидались места младшего редактора в издательстве, чтобы затем при передвижке стать редактором и через тридцать лет уйти на пенсию. Юрий Иванович одобрил придумку чернобровой девицы и рассчитал верно: она исчезла, взявши с него слово ответить на просроченные письма к середине будущей недели.

Сникший было телефон взбодрился, ведь Юрий Иванович прежде его не слышал, посыпались звонки. Юрий Иванович поплескался в туалете, выпил кофе и пошел к главному. Тот спросил о «круглом столе» — на неделю был отпущен Юрий Иванович готовить материал в октябрьский номер. Заговорили о втором и третьем материалах в октябрьский номер. Юрий Иванович предлагал очерк о Минском тракторном и статью о выпускниках СПТУ.

Главный неуверенно взглянул на Юрия Ивановича. Очевидно, от него попахивало до сих пор, хотя бутылку с лучшими представителями сухогруза, тащившего «Весту» на буксире, распили на подходе к порту часов в десять, и затем Юрий Иванович перешибал запашок кофе. Главный обошел стол, сел в свое кресло и теперь не поднимется: считается, Юрий Иванович понедельник и вторник занимался «круглым столом», так чего смущать себя сомнениями.

Свойство главного пренебрегать сомнениями шло от чувства достигнутости. Кто-то в нем сидящий говорил: не тратил ты времени на всякое, не относящееся к делу, — и в тридцать три года стал главным редактором.

Телефон оборвал мысль главного. Он сдернул трубку со словами «Давай, Юра!», Юрий Иванович отправился по редакции.

Гранки останутся в отделах до следующего понедельника. Прогрессивку дадут на той неделе, выбили-таки премию, хотя и срезали на тридцать процентов за опоздание номера с выходом в свет. Планерку перенесли с понедельника и провели вчера. Планерка прошла мирно, из заявленного по отделу Юрия Ивановича все осталось в плане номера. И всякий сообщал об отчете журнала. Будут слушать в октябре, стало быть, до отчета жить в напряженке.