И бывшие с ним

Возле Гриши на носу сидел Вася Сизов. С утратой благополучия он утратил иные иллюзии. В семье нелады, дочери требовали денег на наряды, жена пошла работать, наставила Васе рога, о чем в злую минуту и сообщила.

Гриша и Юрий Иванович переглянулись. Гриша коснулся Васиного плеча пальцами. Согнул ладонь, с силой толкнув друга в плечо. Этот жест в детстве имел множество назначений, так задирались, звали в игру, напоминали о себе. Вася обернулся. На лице выражение оглушенности, он как всплывал.

— Такой возраст, старичок, — сказал Юрий Иванович. — Теряем родителей, зубы, волосы, иллюзии… Однако же как много остается, старичок.

— Ушац любил говорить: не доверяйте ни другу, ни сотруднику, ни женщине, если вас соединяет только сегодняшнее… Дескать, всякий союз прочен будущим.

Перебрались на берег, разложили еду, скучились. С сумерками голоса стали тише. Вспоминали прошлое, залетели в былинные времена. Леня — тогда первый год жили в заводском общежитии — на спор бегал голый с чайником к колонке, распугал очередь. Тихомиров, нынешний председатель горсовета, в середине пятидесятых годов получил наследство после смерти дяди, руководителя духового оркестра, — дом и три сберкнижки. Дом — каменный, двухэтажный — вскоре снесли при строительстве автостанции.

Примолкли, пережидая. Проходила по берегу команда яхты «Дракон». Стучали шаги по деревянному настилу. Лиц в темноте не видно, видно только, что крупные все, статные, в светлых брюках, в бейсбольных кепках из джинсовой ткани.

Неспешный разговор возобновился. Землячеству больше тридцати лет, собралось оно из уваровских гнезд, укоренившихся в разных концах Москвы. Когда-то связанные случайными событиями вроде чьей-то свадьбы, связанные вывезенными из Уваровска интересами, антипатиями, гнезда распались, команда «Весты» вобрала в себя частицы тех гнезд. Команда хранила обороты вроде «шире, чем у Парамонова». Хранила обряд беготни с чайником за водой, проделывалось такое ныне в плавках во время походов. Наследовала праведников, мучеников той поры, память о злодействах и подвигах.

Говорилось все это новичку, Саше, хотя на него не глядели вроде, а спрашивали друг друга, не помнит ли подробностей того-то да когда случилось это. Так в племени старики доверяли мифы юношам, чтобы объяснить вселенную, укрепить дух в борьбе за жизнь.

Сейчас о Петруне вспомнят, подумал Гриша. Вспомнили о Петруне.

Тогда лето и осень они работали в заводском подсобном хозяйстве. Их неплохо поселили, и сейчас не понять, чего им не жилось, — вдруг подхватывались всей кучей на товарняк, и понеслось. На товарняке доезжали до узловой станции, дальше — на электричке. Если на выходном светофоре узловой горели два зеленых, стало быть, товарняк шел ходом. Петруня брал на себя решение: где прыгать, в какой миг. Не доверяли Коле-зимнему, прирожденному прыгуну, то есть он тогда не был Зимним, Зимним он стал после победы на чемпионате Европы. Доверяли одному Петруне, у конопатого нерослого парнишки был дар от бога. Чувство скорости. Абсолютная память на местность. Переключение машинистом контроллера угадано по громыхнувшей в голове поезда автосцепке. Безотчетно соединено множество составных, мгновенно выбрано решение.

— Ныне-то ребята не умеют прыгать с поезда, — сказал Юрий Иванович. — Подучить бы… Да на что им наш опыт прыжков?

Еще повспоминали, и тут Юрий Иванович предложил переменить нынешний маршрут, пойти не в Архангельск — в Уваровск пойти. Путь по Волге, по Каме. Единственно Леня поддержал его. Затея идти в Уваровск казалась Васе скучной. Саша молчал, не в поддержку Юрия Ивановича молчал — не хотел опережать старших по команде. Молчали Володя Буторов и Додик — своих у них там давно не было, городок на Сейве приобрел образ чего-то воздушного, неслышно относимого текучей жизнью. Где он был, пробурчал Коля-зимний, там пусть и остается. На поезде всегда можно доехать.

Уваровск — известное, прошлое, Архангельск приманивает, он впереди, он будущее.

— Было дело, прошла «Веста» этот путь, — сказал Гриша.

3

Четыре дня до похода, Саша снял мотор с «Весты», привез обратно на завод. Держал под мешковиной в механическом цехе, был тут у него приятель, расстаравшийся насчет карбюратора. Мотор помешал начальнику цеха, он пригрозил немедленно объясниться с Сашей в административном здании. Неврастеник с комплексом недооцененности, определил Саша; будто раньше не знал про мотор, здесь же заваривали корпус, начинку меняли.

По просьбе Саши технолог сходил в механический цех, утишил, знал он на заводе среднее звено, не диво такое, двадцать пять лет просидеть на одном заводе. Отвязались, дали довести мотор до ума. Грише сказали о возне с мотором задним^-числом, он был доволен, что Саша сам с усам.

Мотор опробовали, часа четыре погоняв по каналу. Гриша был доволен, благодушествовал.

— В тебе такое чего-то, — сказал он Саше. — В нас такого нет, в старшеклассниках-то… Напор, что ли… Гонишь «Весту» безоглядно. Так же вот и ездишь на машине. Мне начальник механического сегодня говорит: Албычева уважаю. Что ж, расти большой… Примете от нас завод.