i_c711874d50ab17ae

К концу Второй мировой войны каждый американец старше сорока лет прожил приблизительно 25 лет в условиях облучения антикоммунистической истерией — период, достаточный для развития злокачественных образований. Антикоммунизм породил собственную модель жизни, независимую от ее капиталистического «родителя». Вашинггонские политики и дипломаты средних лет в послевоенный период все чаще и чаще рассматривали весь мир как состоящий из «коммунистов» и «антикоммунистов», а не из наций, движений или отдельных индивидуумов. Это видение мира, похожее на комикс с праведными американскими суперменами, борющимися везде с коммунистическим злом, превратилось из циничных пропагандистских упражнений в моральный долг американской внешней политики.

Даже концепция «третьего пути», подразумевающая некоторую степень нейтралитета, получила только скудную легитимность в этой парадигме. Джон Фостер Даллес (John Foster Dulles), один из главных архитекторов послевоенной американской внещней политики, кратко выразил это с присущим ему морализмом: «Для нас существуют два типа людей в мире; есть христиане, поддерживающие свободное предпринимательство, и все остальные» [14]. Как подтверждают некоторые тематические исследования в данной книге, Даллес воплотил свое кредо в твердую практику

Слово «коммунист» (как и «марксист») было настолько затасканно и извращено американскими руководителями и СМ И, что потеряло свой фактический первоначальный смысл. Но ведь даже простое наличие названия чего-то — ведьм или летающих тарелок — предполагает определенную веру в его существование.

В то же время американскую общественность, как мы увидели, основательно натренировали, чтобы она реагировала на этот термин, словно «собаки Павлова» на звук: он, «коммунизм», означал и худшие беззакония сталинской эпохи — от массовых репрессий до сибирских гулаговских лагерей; он означал, как заметил Майкл Пэренти (Michael Parenti), что «классические марксистско-ленинские прогнозы [относительно мировой революции] рассматриваются в качестве заявок на практические действия современного коммунизма» [15]. Это означало «мы» против «них».

Среди «них» мог быть филиппинский крестьянин, никарагуанский граффитчик, законно избранный премьер-министр в Британской Гвиане или европейский интеллектуал. Среди «них» мог оказаться камбоджийский сторонник «третьего пути» или африканский националист — все они были каким-то образом частью единого заговора, каждый из «них» в некотором роде оказывался угрозой американскому образу жизни; любая страна, даже маленькая, очень бедная или расположенная слишком далеко, все равно представляла угрозу, «коммунистическую угрозу».

События, описанные в этой книге, ярко демонстрируют, что для агрессоров никогда не было по-настоящему важно, называли себя какие-то люди, политические партии, общественные движения или правительства «коммунистами» или нет. Не имело никакого значения — были они специалистами по диалектическому материализму или же никогда не слышали о Карле Марксе; были они атеистами или священниками; была сильная и влиятельная коммунистическая партия на политической арене или нет; пришло правительство к власти путем кровавой революции или же мирных выборов. Все были целями, все были «коммунистами».

Еще меньшее значение в этой картине мира имело присутствие советского КГБ. Часто озвучивалось утверждение, что ЦРУ выполняет свои грязные трюки в основном как ответ на операции КГБ, которые были «еще более грязными». Это чистейший обман. Возможно, и были отдельные случаи такого рода в ходе деятельности ЦРУ, но они остались тайной. Отношения между двумя зловещими агентствами отмечены более глубокими дружбой и уважением к коллегам-прогрессионалам, чем рукопашная схватка. Бывший сотрудник ЦРУ Джон Стоквелл (John Stockwell) написал:

«На самом деле в ходе большинства рутинных операций оперативные сотрудники больше опасались американского посла и его сотрудников, сдерживаюших действия штаба, и еще любопытных, сплетничающих местных жителей, которые могли стать угрозой для операций. Тогда прибыла бы местная полиция, за ней и пресса. Последними из всех было КГБ, за мои 12 лет службы я никогда не видел или не слышал о ситуации, в которую бы КГБ вмешивался или затруднял какую-либо операцию ЦРУ» [16].

Стоквелл добавляет, что различные разведывательные службы не хотят «усложнять» жизнь, убивая друг друга;

«Так не поступают. Если у оперативного сотрудника ЦРУ вдруг темной ночью на пустынной дороге спустится шина, он без смущения примет предложение подвезти его от сотрудника КГБ, и, вероятно, эти двое еще заедут в какой-нибудь бар, чтобы вместе выпить. Фактически работники ЦРУ и КГБ частенько приглашали друг друга в гости домой. В архивах ЦРУ полно упоминаний о таких отношениях почти на каждом Африканском участке» (17].