И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Еще раз! От кинотеатра до часов меньше, чем за пятьдесят шагов, и все будет хорошо. На этот раз везет — сорок четыре шага. Ну так что? Один раз нет, один раз да. Третье испытание судьбы: до обувного магазина Химмельсбаха меньше чем за восемьдесят шагов, и ничего плохого не случится. Вперед! Толчок. «Пардон! — Простите! — Извините!» Семьдесят семь шагов. Повезло. Все-таки получилось. Значит, ничего плохого. Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы у меня не было неприятностей. Аминь — аминь, аминь, аминь. Сначала надо всегда говорить один раз, а потом, после паузы, три раза. А теперь «Деликатесы» Вернера! Если я дойду меньше чем за шестьдесят шагов…

И он делает еще один рывок, Миша, с коротконогой коренастой фигурой бассета, один из многих, многих людей на улице с их радостями и горестями, желаниями и надеждами. Да, даже надеждами, думает Миша, они есть у каждого человека, даже у самого бедного и несчастного, до самой смерти. Может быть, и после, если есть жизнь после смерти. Нет, только не это, пожалуйста! Со смертью должен прийти конец, одной жизни Мише вполне хватит.

Снова удача, пятьдесят семь шагов! Теперь он уже забыл, что загадывал на этот раз. Но, несмотря на это, он чувствует себя счастливым.

Счастливым? Что такое счастье? — ломает себе голову Миша. Все люди пытаются найти свое счастье, так всегда говорится, что люди ищут свое счастье, но, как правило, это кончается плохо. Итак, что такое счастье? Отсутствие несчастья? Ну… Или еще, позвольте, позвольте… На иврите, я слышал, даже нет слова «счастье», есть только «радость»… Может быть, все вообще наоборот, и несчастные счастливее счастливых, потому что у тех нечто отнято, а именно их несчастливость. Хм. Н-да. Или… или, может быть, счастье — это что-то совсем простое, дружелюбие, например. Этот контактберайхсбеамтер Зондерберг, он под конец разговора стал очень дружелюбным!

— Выйдите через заднюю дверь, господин Кафанке, — сказал он, — это для вас лучше. Там, в приемной, сидят мать мальчика и родители девочки, а они сердиты на вас и очень нервничают. Да, да, это несправедливо, вы совершенно ни в чем не виноваты, но известно, как трудно говорить с родителями, у которых сбежали дети. Пойдемте, дорогой господин Кафанке, я покажу вам дорогу.

Дорогой, он действительно так и сказал, — дорогой господин Кафанке! Он хороший человек, этот Зондерберг, думает Миша теперь, на улице Шиллера, в толкотне и давке, а я его сначала считал свиньей. Не следует делать этого преждевременно, считать человека свиньей или вообще говорить, что все люди свиньи, потому что это не так, есть свиньи и есть порядочные люди, и, вероятно, многие из таких свиней хотели бы быть порядочными людьми, но обстоятельства, что поделать, обстоятельства! Поэтому можно сказать — «несчастные» свиньи. И поэтому следовало бы запретить обобщения типа: все итальянцы трусы, все югославы — Боже, там же идет ужасная гражданская война! — все югославы воруют, все греки обманывают, все армяне лгут, все поляки ленивые, все турки воняют, все евреи надувают и т. д. и т. п… Таких людей, которые это говорят, а так многие говорят, Миша, была бы его воля, строго бы наказывал, потому что эти слова приносят вражду и горе, смерть и бедствия. Все немцы трудолюбивы — это тоже неправда.

Когда контактберайхсбеамтер Зондерберг, который, собственно, контактберайхсангештельтер, провожал Мишу к задней двери, Миша спросил его:

— Что же теперь будет со всем этим?

— Ну, — сказал Зондерберг, — пока ничего. Объявления о розыске пропавших принимаются только спустя сорок восемь часов.

— С такой задержкой?

— Иначе мы сошли бы с ума! Вы представляете себе, как часто люди исчезают на день или на два, а потом снова возвращаются, потому что человек, например, напился или загулял, или боялся — жены, мужа, родителей из-за какой-нибудь дурной новости, потому что ему, например, сказали, что он уволен. Или что у него рак. Вы же понимаете, господин Кафанке, не так ли? Тут надо немножко подождать, просто не хватит полицейских, чтобы сразу начинать искать всех, кто ушел из дома.

— Да, я это понимаю.

— Вполне вероятно, что эти двое вернутся домой задолго до истечения сорока восьми часов. Ожидание, конечно, тягостно для родителей, это ясно, каждый час такого ожидания, но они должны через это пройти. Они обвиняют друг друга в связях со Штази?

— Да.