И даже небо было нашим

Я очень устала. Если бы я в тот момент села за руль, мне пришлось бы до самого дома бороться со сном. И, возможно, я не смогла бы встать вовремя рождественским утром, после всего, что мне довелось услышать.

Томмазо встал на корточки на матрас и начал подбирать с него остатки собачьей шерсти.

– Ну вот, – произнес он. – А то я целую неделю не видел ни одного клопа.

– Что?

– Шучу. Расслабься.

Он взял подушку, лежавшую под другой, – той, на которой почти всю ночь покоилась его голова, словно отлитая из серебра. Он безуспешно попытался придать этой сплюснутой подушке привлекательный вид.

– Не надо, сойдет, – сказала я. – Не беспокойся.

Он улегся на свою половину, достаточно близко к краю, чтобы оставить мне как можно больше места. Я сняла туфли, но осталась в блузке и джинсах. И скользнула под одеяло.

Во время бегства через оливковую рощу Берн, Данко и Джулиана каким-то образом встретились. Возможно, у них там было условленное место, или же их план был продуман более тщательно, чем представлялось прокурору. Позднее в башне в Скало было найдено белье всех троих и остатки еды.

Томмазо лежал, повернувшись ко мне спиной. Он не двигался и казался спящим, но он не спал. Тот, кто с самого начала был моим соперником, но соперником несчастливым, и с кем я теперь делила постель. Я положила руку ему на плечо, у меня не было на это никакого права, я никогда бы не подумала, что сделаю это, но я это сделала. Несколько мгновений моя рука лежала у него на плече, потом он положил на нее свою. И тут нам обоим удалось немного поспать, от силы часа два-три, но таким глубоким сном, каким я, кажется, не спала уже годы. Лампа на тумбочке рядом со мной осталась гореть. За окном занимался рассвет, но я его не увидела.

Часть третья Лофтхеллир

– Что ты сказала? – спросил он. Ему все еще было не по себе.

– Я сказала: мне можно подниматься на твою территорию, и я – неприкосновенная гостья, понятно? Я прихожу и ухожу, когда захочу. А твоя неприкосновенность сохраняется лишь до тех пор, пока ты на деревьях, на твоей территории, но стоит только тебе ступить на землю моего сада, как ты станешь моим рабом и будешь закован в цепи.

Итало Кальвино. Барон на дереве

6

За три года до этой рождественской ночи, на ферме, передо мной в дверях стоял полицейский. Он стоял молча, сцепив пальцы, и выжидая, после того как произнес эти две страшные фразы:

– Ваш муж замешан в убийстве. Имя убитого – Никола Дельфанти.

Занималась заря, но свет, разливавшийся над полями, был еще слабый, какой-то неживой. Полицейский попросил разрешения войти. У меня не было причин не пускать его, но я медлила с ответом и не двигалась с места, чтобы освободить ему проход, так что ему пришлось повторить просьбу, а затем протиснуться между моим плечом и дверным косяком. Его коллега вошел вслед за ним, опустив голову в замешательстве.

Я огляделась и представила себе, какое впечатление на полицейских должна была произвести эта обстановка: стол, где со вчерашнего вечера остались неубранными посуда и приборы на одного, брошенная на ковре пара сапог, облепленных грязью, – все свидетельствовало о небрежности одинокого человека, который не ждал гостей.

– У меня еще не застелена постель наверху, – сказала я.

Затем я включила все освещение, лампы в гостиной, на кухне, в коридоре и на лестнице, в комнате Коринны и Томмазо, в комнате Данко и Джулианы, – спустя годы я все еще продолжала их так называть, – и, наконец, в нашей комнате. Сначала за мной пошли оба полицейских, потом только один. Включив все освещение, я словно говорила им: вот, смотрите, все перед вами, никаких темных углов, никаких секретов, ничего похожего на то, что вы ищете. Берн давно уже не ходит по этим комнатам, хоть я и представляла себе это почти каждый вечер, прежде чем улечься в одинокую постель, я почти видела, как он широкими шагами мерит пространство, даже разговаривала с ним, да, разговаривала вслух. Эти зажженные лампы словно давали им понять: новость, которую вы пришли сообщить мне сегодня утром, просто не может быть правдой.

Ваш муж замешан… Имя убитого – Никола Дельфанти.

Я понимала отдельные фразы, но связь между ними от меня ускользала. Как две половинки двух разбитых ваз, думала я, – пытаешься их склеить, но черепки одной не подходят к остову другой.