И даже небо было нашим

За несколько дней до Рождества Никола с друзьями сняли «Замок сарацинов», весь целиком, чтобы устроить корпоративный праздник на широкую ногу. Я помогал Николе в подготовке этого торжества: в последнее время я стал специалистом по организации чужих праздников. Это мне даже нравилось. Мы с Николой сблизились как никогда. Вдвоем разработали меню, основой которого была рыба, нашли диджея; а однажды утром я поехал с ним в один оптовый магазин вблизи Галлиполи, где он закупил спиртное и всякие забавные штучки. Палочки, которые начинали светиться, если их сломать пополам, ободки с плюшевыми ушками, петарды и маски на резинке, серебристые и золотистые. Мы подошли с покупками к кассе, нацепив на себя эти маски, точно маленькие дети. Я был счастлив. На обратном пути Никола рассказал мне о девушке, с которой он тогда встречался. Это была кузина одного из его коллег, мы с ним были знакомы. Никола поделился со мной некоторыми подробностями, достаточно интимными, наверное, чтобы произвести на меня впечатление. И ему это удалось. Он рассказал, что у них со Стеллой уговор: на месяц один из них получает абсолютную власть над другим, на следующий месяц они меняются ролями. Когда главным становился Никола, он мог приказать Стелле сделать что угодно, в любой момент, а в следующем месяце это право получала она. Разумеется, все эти приказы были связаны с сексом. Часто к ним присоединялись другие пары, либо другие девушки или юноши по отдельности, иногда за деньги. Когда он говорил об этом, его тон не был хвастливым или шутливым. В его представлении речь шла о чем-то очень серьезном. Он признавался в этом, чтобы облегчить душу.

— Тебе нравится эта игра? — спросил я его в какой-то момент.

Никола сощурился, чтобы лучше видеть дорогу, петлявшую между виноградниками.

— Я уже ничего не чувствую, если делаю это по-другому. Совсем ничего. — Последние слова он произнес по слогам и с большой грустью. Затем добавил: — А у тебя не так?

Я сделал вид, что не слышал. И спросил:

— Ты представил ее Чезаре и Флориане?

Никола расхохотался.

— Представил ли я ее им? Бог ты мой, конечно, нет. Нет! Сама мысль об этом кажется мне дикой.

— А о ней ты часто думаешь? — спросил я тогда.

До сих пор мы с Николой не отваживались задевать эту деликатную тему. Раньше мне всегда казалось, что для него не существует каких-то деликатных тем, запретных территорий. Долгие годы я заблуждался насчет него. И даже не пытался его понять.

Говоря «о ней», я имел в виду Виолалиберу. Хотел узнать, вспоминает ли он еще ту позорную историю. Но Никола ответил: «Она ведь теперь замужем за ним. Что я могу сделать?»

Я вскочила на ноги:

— Ты не против, если я открою окно? Здесь задохнуться можно.

— Как хочешь, — отозвался Томмазо.

В лицо мне хлынул холодный воздух с легким запахом моря. Самого моря видно не было, его заслоняли многоэтажки, в которых все окна были темными. Несколько секунд я вдыхала этот воздух, потом закрыла окно и снова села на стул. Томмазо терпеливо ждал моего возвращения. Вид у него был отрешенный.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.

— Да.

— Могу не продолжать, если хочешь.

— Продолжай.

— Тебе тоже надо бы глотнуть вина.

— Продолжай, я сказала.

— На празднике было человек восемьдесят гостей, все полицейские, со своими девушками. За ужином они вели себя скованно, как будто стеснялись, особенно молодые. Я заметил, что им с непривычки трудно управляться с таким количеством столовых приборов. Молодые люди разговаривали неохотно, а девушкам было не до болтовни, они слишком боялись сделать что-то не так.

Потом диджей врубил музыку на полную громкость, убавили свет, раздали светящиеся палочки и ободки с ушками. Все встали, собираясь танцевать. Наччи стоял на пороге и считал ведерки с «Вдовой Клико», которые проносили мимо него. Никола с приятелями вскочили на стол и весь вечер отплясывали, как на дискотеке. Среди них была и Стелла. По ее виду нельзя было догадаться, что она способна на такие штуки, о которых рассказывал Никола (а кое-что и показывал на фото в телефоне).

Глубокой ночью, не знаю в котором часу, меня тоже затащили в круг танцующих. К этому моменту я уже был без сил, туфли натерли мне ноги, каждую свободную минуту я бегал в туалет, где можно было нюхнуть кокаина, и успел приложиться ко множеству недопитых бокалов, прежде чем засунуть их в посудомойку. Помнится, я подумал: если бы меня сейчас увидел отец Коринны, он разинул бы рот от изумления, — я был не в состоянии с закрытыми глазами дотронуться до кончика носа, но без проблем носил поднос с тремя десятками фужеров. Я оказался на столе, как будто кто-то насильно втащил меня туда. Возможно, так оно и было. Мне открылся совсем новый вид на зал, который я исходил тысячу раз во всех направлениях.