И даже небо было нашим

Но Николу охватила паника:

— Помните, что говорил Чезаре? Помните?

Если он не перестанет орать, нас могут услышать, подумал я; впрочем, вокруг на расстоянии нескольких километров не было ни одной живой души. Только ящерицы, затаившиеся в кустарнике, и крабы, забившиеся в расщелины скал.

Берн крепко сжал руку Николы у локтя, но тот вырвался.

— О том, что происходит с детьми, убитыми до рождения? Помните?

— Никола, ты ведешь себя иррационально. Ничего этого нет — ни реинкарнации, ни наказания свыше, ни божественной сущности. Мы с тобой уже говорили об этом. Если бы ты прочитал «Единственного…»

— Замолчи! Не произноси название этой книги! Это из-за нее мы попали в беду!

— Их скармливают рыбам, — пробормотал я.

(Чезаре говорил, что в некоторых племенах мертворожденных младенцев бросали в реки, потому что у них еще не было души, а без души они не смогли бы потом перевоплотиться. И их пускали на корм рыбам, чтобы они таким образом обрели душу.)

— Гореть нам в аду, — заныл Никола.

«Кто откажет в гостеприимстве посетителю, перевоплотится в черепаху, — говорил Чезаре. — Кто убьет крупного зверя, потеряет рассудок. Кто ест мясо, станет животным красного цвета, божьей коровкой или лисой.

Кто крадет, станет пресмыкающимся, червем или саламандрой. А кто убьет человека, перевоплотится в самое мерзостное из всех существ». Так говорил Чезаре. И еще: молитесь Господу Богу, чтобы он простил вас, без устали молите его о прощении.

— У меня есть двести тысяч. В тот раз я соврал. Там, в «Замке», у меня спрятано двести тысяч, — признался я.

— Значит, у нас шестьсот. Не хватает еще четырех сотен.

— А может, там двести сорок тысяч. Я не считал.

Никола вскочил, глаза у него налились кровью.

— Вы не слышали, что я сказал? У вас совсем память отшибло? Бог возненавидит нас! Бог уже нас ненавидит!

И снова Берн миролюбиво ответил ему:

— Если такое решение тебя не устраивает, у нас всегда есть в запасе другое.

Никола растерянно огляделся. Затем отошел от нас на несколько шагов и остановился. Кругом была пустота.

— Видишь? — сказал Берн. — Существуем только мы. Великие эгоисты. Нет никакого бога, который мог бы нас ненавидеть.

Его спокойствие пугало меня больше, чем отчаяние Николы, хотя, возможно, это из-за неподвижности спины он казался таким невозмутимым. Словно бы превозмогая себя, он добавил:

— Все, что нам рассказывал Чезаре, — ложь. Жизнь человека — это всего лишь…

Но в эту минуту Никола в ярости набросился на него и стал трясти изо всех сил:

— Чезаре мой отец! Мой отец, ты понял, скотина? Не смей произносить его имя! Если кто и лжет, то это ты, Берн! Посмотри, что с нами случилось из-за тебя!

Я попытался разжать руки Николы, но он не отпускал добычу. Тогда я сдавил ему шею, и ему пришлось оставить в покое Берна, чтобы освободиться самому. Я отпустил его, он закашлялся. А потом опять воцарилось спокойствие.

— Мы достанем деньги, — пообещал Берн.

И вдруг на нас троих разом навалилась усталость. Я посмотрел на тропинку среди скал, ведущую к морю, и только в этот момент заметил вдалеке на скалах, у самой воды, человеческую фигуру, которая почти сливалась с горизонтом, разве что была чуть-чуть темнее. Виолалибера, подумал я. Ближе к нам я увидел маленькие островки песка, на которых мы танцевали прошлым летом. Но кто вспоминал об этом сейчас? Время танцев прошло, в один миг развеялось все его очарование, вся наша юность.

«Ночь дана для того, чтобы спать», — вот что еще говорил Чезаре перед тем, как погасить свет у нас в комнате, прежде чем в полутьме прошептать нам свое благословение. Ночь дана, чтобы спать. Но нам не хотелось спать, нам и тогда хотелось бодрствовать. Дождавшись, когда в коридоре затихнут его шаги, мы забирались на кровать Берна. И на этом волшебном плоту далеко за полночь продолжались наши игры, детские, невинные игры, которые, правда, с каждым разом становились чуть-чуть смелее, чуть-чуть опаснее.

Вдруг я увидел, как человек, стоявший на скалах, прыгнул вниз. Послышался слабый всплеск.

— Она бросилась в воду, — произнес я, но не смог двинуться с места.

Берн и Никола разом обернулись и, увидев, что Виолалибера исчезла, бросились бежать к скалам, выкрикивая ее имя. Я побежал за ними. Мы стояли втроем на берегу и звали ее. Волны пенились, разбиваясь о скалы. К счастью, сквозь облака просачивался слабый лунный свет: Никола что-то разглядел в воде и, указав пальцем, крикнул: «Там! Вон там!» Однако у него не хватило мужества первым броситься на помощь. Это сделал Берн, он нырнул вниз ногами, хотя не имел понятия, какая в этом месте глубина.

— Черт! — крикнул Никола и с ужасом посмотрел на меня.

Я тоже прыгнул в воду. Она была такая холодная, что у меня перехватило дыхание. Я наткнулся на какой-то камень на дне, вынырнул и поплыл к Берну, который тем временем успел подхватить Виолалиберу и держал ее голову над водой.

Наконец, к нам присоединился и Никола, и мы втроем засуетились вокруг Виолалиберы, пока она не сказала: «Хватит! Отстаньте, отстаньте от меня!»