И даже небо было нашим

— Ты всегда рассматривал ферму как обитель тишины и покоя.

Я почувствовала, как рука Чезаре опустилась ниже, на шею: если бы это был кто-нибудь другой, я отстранилась бы, но это был Чезаре. В тот день его присутствие вселяло в меня уверенность.

— Я всегда рассматривал ее как священную обитель, — поправил меня Чезаре. — И я не представляю лучшего способа подтвердить этот ее статус.

Чезаре произнес это — и улыбнулся. Он всматривался в мое лицо, словно искал в нем какой-то секрет.

— Помнишь, однажды ты сказала, что в прошлой жизни была амфибией?

Конечно, помнила, но меня удивило, что и он это помнит.

— Сегодня я уверен в этом. Ты в состоянии приспособиться ко многим мирам, Тереза. Ты умеешь дышать под водой и на суше. Я бы хотел произнести молитву за тебя, за вас обоих. Знаю, Берн не разрешил бы мне этого, но, может быть, ты разрешишь.

На несколько мгновений праздник исчез. Остались только голос Чезаре, который читал молитву, возможно псалом, где говорилось о врагах, гонениях и коварстве.

Когда он закончил, мне показалось, что он стал мне ближе. Еще мгновение — и я рассказала бы ему, какая гнетущая мысль не дает мне забыться даже среди этого веселого гомона.

Мы хотим украсть девочку. Мы хотим украсть нашу девочку.

Он догадывался, что у меня есть секрет: я чувствовала это. Его взгляд призывал к откровенности, но я отвернулась и стала смотреть в другую сторону.

— Спасибо за благословение, — сказала я.

— Не убегай. Я хочу тебе кое-кого представить.

Я пошла за ним к беседке; там сидела женщина с черными волосами до плеч, в голубом платье, из-под которого виднелись стройные ноги. Чезаре тронул ее за плечо.

— Это Марина, моя сестра. Мать Берна. Кажется, вы никогда не встречались.

Верно, не встречались, но я поняла, кто это, еще до того, как он ее представил. Эти близко расставленные глаза, смотревшие в мои с каким-то странным удивлением, были те же самые, что у моего мужа. Я могла бы принять ее за его старшую сестру. Маленький мальчик лет трех-четырех вцепился в ногу Марины. Она покраснела.

— Берн сказал, чтобы я не приводила его, но я все же решилась.

— И правильно сделали, — ответила я. Хотя не могла заставить себя еще раз посмотреть на этого ребенка. В моем воображении сразу нарисовалась другая, скрытая сторона жизни Берна: мать-сестра, о которой он никогда не упоминал, которая завела новую семью, которую сначала внесли в список приглашенных, потом хотели вычеркнуть, но не посмели — рука, державшая перо, остановилась на середине имени, так что Марина и присутствовала, и отсутствовала одновременно. А еще — сводный брат: он был бы всего на два-три года старше нашей дочери, если бы судьба с самого начала была к нам более милостива.

— Марина очень рада с тобой познакомиться, — сказал Чезаре.

Женщина кивнула, но она была занята другим: шепотом объясняла мальчику, что надо вести себя сдержаннее в присутствии незнакомки.

— Вы уже бывали здесь? — спросила я, чтобы что-то сказать. Я вспомнила кучи миндальных орехов, вспомнила, как огорчился Берн, когда выяснилось, что его маме орехи не нужны, и вспомнила, что с тех пор у него начались боли в спине — от перенапряжения.

Марина кивнула.

— Какие красивые цветы у вас в волосах, — сказала она.

Мне хотелось бы услышать от нее и другие комплименты. Я познакомилась с ней всего несколько минут назад, и сразу она превратилась в самую важную гостью на этом празднике.

Но ее что-то смущало.

— Пойдем в дом, Чезаре? — предложила она.

— Конечно. После торта, — мягко ответил он.

Затем малыш удрал, он пробирался между ногами взрослых, как между деревьями в лесу: казалось, он не хотел присутствовать при разговоре, который зашел в тупик. Марина поспешила за ним, на ходу пробормотав: «Извините». Чезаре ответил на мой взгляд полуулыбкой и в свою очередь отвернулся, чтобы не смотреть мне в глаза.

Это был не последний момент во время праздника, когда я остро ощущала свое одиночество. А тогда меня вдруг подхватила и унесла волна рукопожатий и объятий, и я очутилась далеко-далеко от беседки. Я принимала участие то в одном, то в другом разговоре, смеялась, даже когда не понимала шутку, расхаживала среди гостей, следя за тем, чтобы каждый чувствовал себя комфортно, чтобы всем хватило еды. Время от времени я принималась искать взглядом Берна и находила его в окружении гостей, всякий раз где-то далеко от меня. Но не позволяла себе расстраиваться из-за расстояния между нами. Я была намерена наслаждаться абсолютно всем, вплоть до каждой секунды.

Подошла Коринна и увела меня от компании одноклассников по лицею, задававших ехидные вопросы о моей жизни на ферме.

— Твой отец устроил скандал, — сказала она, и ее лицо исказилось от гнева. — Он говорит, что вино отвратительное. Может, вино и правда не самое лучшее, но это же не повод, чтобы набрасываться на Томмазо. Он говорит, Томмазо нарочно подал вино охлажденным, чтобы скрыть его противный вкус.

Мы подошли к столу с напитками, у которого мой отец и Томмазо выясняли отношения.

— Ты как раз вовремя, Тереза. Надо принести другое вино. Это не вино, а чистый яд. Тампони выплюнул его на клумбу.