…и дольше жизни длится…

Лариска редко приезжала в дом матери. Два-три раза в год, не чаще. Но всегда привозила для дочери красивые одёжки и давала матери немного денег.

Галина и за это была дочери благодарна. Если бы не эти небольшие сумы – то неизвестно, как бы и выживали.

После того, как уехала в город дочь и Галина наотрез отказалась торговать наркотой и варить ширку, её разве только что «терпели» в посёлке, недоброжелательно поглядывали в сторону бабы, пожелавшей «выделиться» и отказавшейся быть такой, «как все».

Галина подумывала вначале о том, что неплохо бы найти хоть какую-то работу.

Но работы в поселке не было.

Разве что пойти на завод или мясокомбинат на Пересыпи. Дорога на работу и обратно заняла бы минимум час, да плюс восьмичасовой рабочий день.

Оставить Вику одну на целый день Галина не могла, попросить соседей присмотреть за девочкой – боялась.

Иди знай, чего они там «наприсматривают».

В Палермо было несколько случаев, когда дети пропадали прямо со двора. Куда они девались? Никто не знал. Да и не искал их никто особо.

Так и жили бабка с внучкой «на подножном корму», питаясь овощами с огорода, виноградом, высаженным Галиной вдоль забора, молоком от козы, яйцами от нескольких кур.

Два раза в год, на Викин день рождения и на Новый год, Галина резала курицу, и тогда в доме был пир на весь мир!

Варился холодец из куриного скелета и обсмоленых на огне лап, лепились котлетки, в которых хлеба было больше, чем мяса.

Деньги, что давала дочь, Галина берегла. Тратила только на крупы, макароны и хлеб, который покупался раз в неделю: да и сколько там того хлеба нужно старенькой и маленькой?

Галина давно записала себя в старухи, хотя в прошлом году ей всего-то исполнилось сорок.

Жизнь в поселке, постоянный страх за судьбу, вначале мужа, потом дочери, а теперь внучки, состарили женщину раньше времени.

Наверное, будь у неё возможность хорошо питаться, отдохнуть, сменить унылый гардероб, который иначе чем тряпьем и назвать было трудно, оказалось бы, что под личиной старухи спряталась миловидная моложавая худощавая женщина.

Но никаких таких «возможностей» у Галины не было, да и менять она ничего не хотела. Насмотрелась уже, как к молодым бабам по вечерам вваливается обдолбленый «женишок», и хорошо, если один.

А так – бабка себе и бабка. Кому старуха нужна?

Галина закончила расчесывать волосы Вике, надела на девочку фланелевую ночную рубашку, уложила в кроватку, укрыла байковым одеялом. Немного подумав, набросила сверху еще и шерстяную клетчатую шаль: все же потеплее будет. Выключила тусклую лампочку-сороковатку, висевшую на витом проводе безо всякого там абажура. Переоделась сама и легла в постель, собравшись спать.

Но сон почему-то не шел.

В голове, наползая одна на другую, теснились мысли о дочери.

Чем занимается Лариска в городе, мать узнала только через год.

Забежавшая, вроде как на минутку, соседка, с блеском в глазах спешила поделиться новостью, которую узнала недавно.

Рассказывала и расспрашивала, желая узнать новые пикантные подробности. Галина вспыхнула, принялась все отрицать, убеждать соседушку, что Лариса работает на фабрике, и все разговоры о ней – не более, чем грязная сплетня. Но сама, когда Лариска приехала в следующий раз, спросила: лгут ли люди или говорят правду.

Дочь, наслушавшись баек пани Зоси, не только не стала ничего отрицать, а наоборот, привела «неоспоримый», с её точки зрения, аргумент: она, мол, не ворует, людей не грабит, не обманывает, зарабатывает, как умет.

Галина всплестнула руками:

– Доченька! Стыд-то какой!

Лариска покраснела, зашлась в крике:

– А ширку варить, людей травить – это, по-твоему, не стыд? Терпеть, что тебя «пользуют» все, кому не лень, и каждый год больных недоумков рожать – это не стыд? Ничего стыдного я в своем «бизнесе» не нахожу, зарабатываю на жизнь, как умею. И ты, мама, кстати, деньги мои «стыдные» берешь и не морщишься.

Галина оцепенела, не находя слов, чтобы возразить дочери, только прошептала:

– Деньги твои я на твою же дочь и трачу. Что ты ей о себе расскажешь, когда девочка вырастет?

– Неизвестно еще, какая судьба её ждет, – Лариска усмехнулась, глядя на дочь:

– Может, сменит меня на «вахте» на Таможенной.

Лицо Галины пошло пятнами, враз охрипшим голосом она просипела:

– Даже говорить такое не смей. Ни говорить, ни думать. Она вырастет не такой, как ты. Я ее хорошо воспитаю.

– Ага, значит, меня ты плохо воспитывала? – ухмыльнулась Лариска.

Галина не нашлась, что ответить. Да и какой ответ тут мог быть?

Вскоре, Лариска собралась и уехала. Опять уехала на несколько месяцев.

Тоненькую пачечку купюр дать в руки матери она так и не решилась. Просто положила на край кухонного стола. Когда за дочерью захлопнулась дверь. Галина вздохнула, взяла со стола деньги спрятала поглубже под матрац: гордость и принципы это хорошо, но ребенка кормить нужно.

Больше к этому разговору мать и дочь не возвращались.

Лариска, уезжая, клала на стол деньги. Галина, вздыхая, прятала их под матрац, и тратила только на то, что необходимо было для Вики.