...И другие глупости

Домой мы приехали усталые, голодные и понурые. Мурка с Мышкой пошли готовить ужин, а я легла на кровать и принялась плакать. Ну, сами посудите, что у меня получалось. Мой Интеллектуал ночует на чужих подушках, ест чужие бутерброды, а мы два дня скачем по Москве и не можем отследить ни эти подушки, ни эти бутерброды. Плакала я долго, часа два. Потом немножко поикала и чуть-чуть поскулила. Мышка с Муркой ужинали на кухне, и у меня на почве их наплевательского отношения начались судороги. Но они судорог не заметили, так как перешли на чай с тортом «Птичье молоко», поэтому судороги у меня быстренько прекратились за ненадобностью, и я решила повыть. Выла я тоже довольно долго и даже стала подумывать, не выйти ли мне на кухню, не повыть ли прямо перед их носом, а заодно выпить чаю с тортом, но тут они сами явились в комнату. Явились, встали у кровати и принялись смотреть, как я там вою.

— Воет, — сказала Мурка.

— Воет, — с удовольствием согласилась Мышка.

— Несчастная женщина, — сказала Мурка.

— Несчастная, — с удовольствием согласилась Мышка.

— Брошенная, — сказала Мурка.

— Брошенная, — с удовольствием согласилась Мышка.

— Наверное, волосы на себе рвать будет, — сказала Мурка.

— Наверное, — с удовольствием согласилась Мышка.

— Облысеет, — сказала Мурка.

— Облысеет, — согласилась Мышка.

— Хорошо ли это будет? — спросила Мурка и воздела очи небесам.

— Хорошо! — ответила Мышка и мерзко хихикнула.

На этих словах я села в постели, всхлипнула последний раз и строго сказала:

— Пудель на вас! Убейте, гулять не пойду!

Девицы молча вышли в прихожую, молча натянули одежку, молча заковали пуделя в ошейник и молча повели на улицу. Пока они гуляли, я быстренько сбегала на кухню, съела кусочек торта и плюхнулась обратно в постель с выражением глубокой скорби на лице. Вернулись они минут через пятнадцать, все трое в крайне раздраженном состоянии.

— Полюбуйся! — крикнула Мурка, проходя в комнату прямо в унтах. — Полюбуйся! — она взяла пуделя за шкирку, подняла вверх и бросила мне на кровать. Пудель скалил зубы и ронял слюну. — Как тебе это нравится! Прогрыз дырку в Викентьевной двери! Еле оттащили.

— Надо ему дать таблетку, — встряла Мышка.

— Какую таблетку, Мыша?

— От сексуального влечения.

— Ну, нет! — тут я была непреклонна. — Пуделя калечить не дам! — я поцеловала пуделя в морду, сунула под мышку и понесла к выходу. — Идем на случку. Пусть хоть ему повезет в любви!

И мы идем на лестничную клетку. И звоним Викентьевне. Викентьевна открывает дверь, видит нас с пуделем и сильно радуется. Я уже писала, что она любит нашего пуделя, как родного сына.

— Вот, — говорю я, — у вас товар, у нас купец. Принесла, так сказать, для сладостных утех.

Но тут пудель выскальзывает у меня и рук и несется в глубь квартиры. Мы несемся за ним. Пудель пробегает прихожую и останавливается как вкопанный на пороге комнаты. Мы тоже пробегаем прихожую и останавливаемся как вкопанные на пороге комнаты. В комнате за столом, покрытом вытертой клеенкой, на стуле типа «мой коммунальный ампир», сидит сутулая спина. С трудом отрывая ноги от пола, я двигаюсь по направлению к спине. Спина ежится и втягивает голову в плечи. Это мой Интеллектуал.

— Так вот почему пудель психовал-то! — слышу я за спиной Муркин потрясенный шепот.

Перед Интеллектуалом на столе лежит лист бумаги и стоит алюминиевая миска с остатками отвратительной перловой похлебки. В одной руке у Интеллектуала ручка, в другой — алюминиевая ложка. Интеллектуал корябает ручкой по бумаге, останавливается, задумчиво опускает ложку в миску и зачерпывает похлебку. С другой стороны миски на столе сидит собака Клена. Собака Клепа с обожанием смотрит на Интеллектуала. Она ждет, когда он вынет из миски свою ложку, опускает туда морду и производит несколько хлюпов. Собака Клепа хлебает суп. Потом она отряхивается и в суп в обратном порядке летят недоеденные Клепой ошметки перловки. Я подхожу вплотную к Интеллектуалу, осторожно вынимаю из-под его руки лист бумаги и подношу к глазам. «НУ ЧТО? ПОЛУЧИЛИ?» — написано на листе кривыми печатными буквами.

— Так это ты… — говорю я и чувствую, как начинаю задыхаться. — Так это ты все устроил!

Тут Клепа видит нашего пуделя, прыгает со стола, вцепляется ему в шкирку и тащит на свою подстилку. Я тоже вцепляюсь Интеллектуалу в шкирку и тащу его домой. Мурка, Мышка и старушка Викентьевна бегут за мной. Но я захлопываю дверь перед их носом. Дома я ставлю Интеллектуала в вертикальное положение.

— Так это ты все устроил? — спрашиваю я, и в голосе моем звенит медь.

Интеллектуал кивает. На лестничной клетке орут, визжат и колотят в дверь ногами. «Она убьет его! Убьет!» — слышится истерический Мышкин крик. Вдруг раздается страшный треск. Дверь распахивается. В белых трусах с кровавым подбоем и морковкой на переднем месте, расставив ноги на ширину плеч и уперев руки в боки, в двери стоит Колян.

— Ах, вот вы где, голубки! — радостно смеется Колян и колышет грушевидной грудью. — Дуся, с тебя пузырь!