И дух наш молод

Я рассказал о шовинистически оборонческих настроениях среди определенной части солдат и унтер-офицеров. Добавил, что старший группы, унтер-офицер Полухин, из сочувствующих и что, на мой взгляд, на него можно положиться.

Ленин - весь внимание. Правый глаз чуть прищуре", левый сосредоточенно, изучающе всматривается в меня.

Около двух часов продолжалась беседа В. И. Ленина с делегатами фронта в присутствии Подвойского и Кедрова.

- Что, товарищ Полухин, говорят солдаты о мире? Как относятся к нашему призыву взять дело мира в свои руки?

- Есть, товарищ Ленин, которые за мир, за братание, но некоторые против.

- А вы лично?

- Я за немедленный мир без аннексий и контрибуций.

- А ваши товарищи?

- Некоторые на оборонческих позициях. Есть у меня дружюк, унтер-офицер Петров. В бою не раз меня выручал. А на этом вопросе у нас, товарищ Ленин, полный разлад и ежедневные баталии.

Ленин задал еще несколько вопросов. Это был один из тех приемов, которыми Владимир Ильич незаметно для самого собеседника как бы прощупывал его, устраивал своеобразный экзамен, но, главное, заставлял задуматься, возвратиться к вопросам, которые казались собеседнику уже решенными.

- За что и за кого воюет унтер-офицер Петров? В этом вся соль, гвоздь вопроса. Миллионы трудящихся, крестьян, рабочих в солдатских шинелях мерзли в окопах, задыхались от газов, умирали от ран. Но братоубийственная война ничего, кроме мук, голода, смерти, не принесла. Война нужна была царю и помещикам, фабрикантам, толстосумам, баснословно богатеющим на миллионных поставках. Сегодня она нужна банкирам и тем же фабрикантам, помещикам, чтобы закрепить их власть, утопить в крови, в словоблудии революцию.

Беседа продолжалась. Владимир Ильич больше слушал, постоянно при этом направлял разговор в нужное русло точными репликами, одобрительными "гм", вопросами, словно подбрасывая сухие ветки в разгорающийся костер. Подробно расспрашивал фронтовиков о настроении солдат, их отношении к войне и миру, подчеркивал, что не надо бояться говорить неприятные вещи: самая горькая правда лучше и полезнее для дела, чем убаюкивающая, сладкая ложь.

- Владимир Ильич, у нас к вам большая просьба, - под конец беседы, смущаясь и краснея, заговорил Полухин, - В газетах пишут про вас разные небылицы. Солдаты, когда мы ехали сюда, наказ нам такой дали - все подробно разузнать, откуда вы, товарищ Ленин, родом, из какой семьи, а главное, как вам удалось через воюющую Германию возвратиться в Россию?

Вот он, Полухин, не верил и не верит разным вздорным слухам, до глубины души возмущен дикой травлей, наветами, но и ему это интересно.

Я думал, Владимира Ильича подобные вопросы и просьбы обидят, но он, похоже, даже обрадовался. Заметил, что хоть и не любитель писать или рассказывать о себе, но в данном случае считает это даже полезным.

Ильич рассказал{69}, где и когда родился, кем были его родители, когда и за что царское правительство казнило его старшего брата Александра Ульянова. Коротко - об арестах, ссылке, вынужденной эмиграции и обстоятельно, подробно - о том, почему он и его товарищи вынуждены были из-за отказа англичан избрать необычный путь возвращения на родину через Германию.

Владимир Ильич заметил при этом, что вместе с большевиками в том же вагоне возвращалась и группа меньшевиков, с ведома и по совету интернационалистов воюющих стран, что заранее были взвешены все "за" и "против", возможные впоследствии провокационные слухи: ни в какие контакты с германскими властями ни он, Ленин, ни его товарищи не вступали.

- Господин Керенский и вся злобствующая свора продажных писак, закончил свой рассказ Ленин, - конечно, отлично знают, что все было именно так, что я не шпион и не агент Вильгельма. Клевета, провокация, травля давнее оружие контрреволюции.

Надо было видеть, как слушали фронтовики Ленина, буквально впитывая каждое слово!

- Владимир Ильич, - сказал один из них, по-волжски окая, - спасибо за доверие, за правду, за простоту твою. Теперь мы тебя, дорогой наш товарищ, в обиду не дадим и в нужную минуту поддержим.

Хороший, задушевный получился разговор. В отличнейшем настроении, с просветленными лицами уходили от Ильича фронтовики.

Пока шла беседа, Федоров, расторопный в таких делах, где-то раздобыл котелок, соль, наварил картошки в мундирах, приготовил морковный чай на сахарине.

В каменной беседке, где обычно размещалась на отдых охрана, мы просидели с делегатами больше часа.

Фронтовики, словно утоляя потребность высказаться, наперебой делились своими впечатлениями о Ленине.

- Прост и доступен.

- Наш он. Нашенский. Говорит то, о чем солдат думает.

- Весь - правда. А его правда - наша правда.

- Мы его расспрашиваем, можно сказать, в душу левей, - а он не обижается.

- В хорошей семье вырос. Отец - учитель. Брат голову за народ сложил.

Наши новые друзья уже было собрались уходить, но тут в дверях появились Ленин, Свердлов, Подвойский.

Владимир Ильич, заметив нас, направился в нашу сторону.

Снова разгорелась беседа. Ленин заговорил о предстоящей демонстрации на Марсовом поле (18 июня).