И-е рус, олим

Заползу под старую, ржавую, обездвиженную машину, превратившуюся уже в сарай -- там хранит рухлядь сумасшедшая старушка из дома напротив, страдающая старческой деменцией... а-а-а-а, я не знаю этих слов и не хочу знать!.. Закрою глаза и прекращу сопротивляться. Надо забыться, умереть, уснуть, лишь бы прекратилось шипение.

Скринсейвер мира тут же померк...

... А когда очнулся, шипение, наговоренное хозяином, продолжалось и продолжалось. Вокруг шуршало, скрипело, потрескивало, одновременно работал гигантский харддиск, скрипел ржавыми пружинами вселенский диван, раскачивалась на подагрических суставах вечность, разминал окаменевшие лапы сфинкс, потрескивали в огне, как вши, мудрые книги всех времен, словно мир наш вступил в Лаг ба-Омер, да и остался там навсегда, сжигая все, вплоть до последней рукописи.

И я был в центре происходящего, творилось что-то новое, страшное, вокруг меня. И я не мог выдержать это спокойно, я был охвачен ужасом, потому что мир изменился. Сразу. Резко. И мне было в нем плохо. Очень плохо. Изменилось все. Может быть, потому что изменили меня? И восприятие мое пошатнулось, как сосна на лесоповале под пилой зэка, дрогнуло, перед тем, как рухнуть. Что такое "зэка"? Я был котом. Перестал ли я им быть? Кастрация? Нет! Нет! Я опустил голову, зажмурился и медленно открыл глаза. Нет, слава Городу. Яйца целы. С остальным я справлюсь. Я заболел. Но я здоров. Болезнь есть, но она -- вокруг. Меня взяли за шкирку и швырнули внутрь заболевшего мира. И он шипит, как проколотое колесо. Как спущенный шарик, который мечется по воздуху перед тем, как умереть. И скоро шкурка его шлепнется у моих лап. И еще словно далекое урчание слышится, хищное, голодное. Кошачье, как будто. Я знаю ЧЬЕ это урчание, но боюсь даже догадываться...

Да что же это такое, в самом деле, что за эксперименты в области духа и плоти, что за невидимые электроды впились в мое маленькое сознание, раздирая, расщепляя и размножая его до бесконечности? Что это за виварий творится вокруг? С расползшимися змеями и шамкающими невидимками? А? О, Город мой, Город, я влип, я, кажется, смертельно и бесповоротно влип. Меня перегнали из сущности в сущность, как самогон. Ну почему же именно я, почему? Я ведь всего-то обгадил хозяйское покрывало, я не хотел ничего такого, я не заслужил быть котом отпущения, я не достоин этого страха и величия, помилуй меня, мой Город. Я недостоин всей этой информации, которая течет в меня, как расплавленный свинец в глотку пленника. Я не выдержу всего этого знания. Оно мне на фиг не надооооооооо!!! Отпусти, слышишь? Отпусти мою шкирку, мой Город! ОТПУСТИ МЕНЯ!!!

Давид

Я въехал в Иерусалимский лес по кривой улочке Цветов очарования. Ночью дорога казалась заброшенной, от сложной игры ночных теней на ней появилось много несуществующих рытвин и ухабов. А вот лес, наоборот, казался настоящим, а не парковой зоной внутри города. Он начинался внезапно, обступал сразу и заявлял права на тебя.

Проехал несколько сот метров и решил, что достаточно -- одиночества и лунного света здесь было даже слишком много. Ночью иерусалимцы не гуляют по лесам, а кучкуются по барам, в центре Города. Я выключил фары -- на всякий случай, чтобы не выманить никого из темноты. Все равно не смогу никому ответить, зачем ночью в лесу сжигаю чужое загаженное покрывало. Не смогу убедить, что это не сокрытие следов преступления. Я и себе это объяснить не мог. Как не мог объяснить, зачем я вытащил из мусорного контейнера у дома (C) обгаженное Котом покрывало.

Скорее всего, я пытался нащупать еще одно звено в цепи начавшихся превращений. Мне казалось, что, может быть, я смогу приманить огнем что-то. Важное. Вернее, не огнем, а дымом от этого покрывала, ставшего уже не просто тряпкой, а плащаницей, но не в том смысле, а в другом. Чушь, конечно. Но... но я, все-таки, решил это сделать. Спать все равно не хочется, а завтра утром не идти на работу, да мало ли чем это можно себе объяснить. Впрочем, единственное в чем мне с собой легко -- я не всегда обязан себе что-то объяснять. Я как-то незаметно договорился сам с собой искать объяснение всему в мире, кроме собственных поступков. Это можно назвать как угодно, но ведь можно же считать и высшей степенью доверия самому себе. Да, с некоторых пор я себе доверяю. Но остается еще один вопрос -- странный, если не страшный -- доверяю ли я при этом СЕБЕ?

Мне немного мешало, что лес наш -- рукотворный. Деревья хоть и хвойные, но нечастые. И растут на склоне. А склон поднимается к военному кладбищу. Ну да ладно, может это и хорошо. Еще и ночь была ясной, поэтому я надеялся сделать все быстро -- собрать немного веток и сжечь покрывало. Все-таки его надо сжечь. Скорее всего, оно обладало какой-то способностью к провокации. Чем-то оно провоцирует преступать дозволенное. Кот знал, что гадить в доме, где живет, нельзя. Но он преступил. И было бы слишком примитивно видеть в покрывале только... покрывало.