И это называется будни

Весь левый отсек зала заняли студенты и преподаватели металлургического института — их привел сюда Межовский. К этой многочисленной группе присоединилась и Лагутина. Она села неподалеку от Межовского у окна — здесь ей было удобнее всего вести записи.

В восемнадцать ноль-ноль появились Гребенщиков, Рудаев и скромный молодой человек в роговых очках, одетый небрежно и явно не по сезону: помятая матерчатая куртка с дырочкой на боку, не ведавшие утюга брюки. Люди, не признавшие в нем того самого грузчика, которого с таким нетерпением ждали, с любопытством посматривали на дверь — вот-вот появится грузный, размашистый, рукастый детина, каким представляли себе докладчика.

Лагутина сидела грустная. В этом зале она привыкла видеть Збандута. Здесь он проводил техсоветы, здесь устанавливались его первые контакты с людьми, которые так окрепли впоследствии, здесь он воздал должное ей и Рудаеву за смелость, с которой они вели бой против неудачного проекта конверторного цеха, и ей не хотелось ни видеть, ни слышать в этих стенах другого человека, тем более Гребенщикова. Но привела необходимость — надо же знать, на что размахнулся новый директор завода.

Его доклад оказался интересным. Перед слушателями предстала широкая картина развития вычислительной техники за рубежом. Множество вычислительных машин самого различного профиля и назначения помогают находить режим для самых различных производственных процессов, разрабатывать наивыгоднейшие расписания движения поездов, определять количество товаров в зависимости от спроса покупателей, устанавливать мощности и типы станков для машиностроительных заводов. Математические модели позволяют выплавлять качественный металл в конверторах и большегрузных мартеновских печах, управлять работой литейных пролетов мартеновских цехов. С помощью ЭВМ можно получить точную характеристику агрегатов, участков и даже людей.

Поражали и цифровые данные, которые привел Гребенщиков. Столько-то машин во всем мире, из них в Америке — столько-то, такое-то число аналитиков и программистов обслуживает их, такие-то суммы затрачены, такие выручены. Гребенщиков был осторожен. Он не комментировал ни цифр, ни фактов, он только информировал. Особенно запечатлелся вывод, сделанный им и затем повторенный: «Если бы в какой-нибудь день вычислительные машины в Америке остановились, то жизнь страны была бы парализована».

О применении ЭВМ в нашей промышленности Гребенщиков рассказывать не стал. Перешел к тому, ради чего собрал техсовет, — принялся излагать, как мыслит он внедрение ЭВМ у себя на заводе.

— Все большие цеха, — говорил Гребенщиков, — должны быть оборудованы ЭВМ. Эти кудесники будут находить оптимальные параметры технологического процесса и командовать устройствами, которые облегчат или даже заменят труд человека.

Чтобы избавить себя от необходимости отвечать на вопросы, Гребенщиков прибегнул к хитрой уловке (она была разгадана уже позже) — попросил за всякого рода разъяснениями обращаться к нему после доклада Глаголина.

К удивлению многих, скромный очкастый человек и оказался грузчиком Глаголиным. Он сообщил, что при участии Гребенщикова (Межовский и Лагутина при этом обменялись понимающими взглядами) разработал метод расчета фурм для сверхзвуковых скоростей и принялся исписывать доску рядами математических выкладок. Делая попутно пояснения, он поглядывал туда, где сидел со своими подопечными Межовский, отдавая себе отчет в том, что только эта часть аудитории могла разобраться в сложном конгломерате из теоретической физики и математики.

Время потянулось мучительно долго. Трудно слушать скучные объяснения, а непонятные — и вовсе невозможно. Лагутину клонило в сон от постукивания мелка о доску, от монотонного голоса докладчика, и, если б не злость, разбиравшая ее, она наверняка заснула бы.

«Что за бесполезная затея? — было написано в записке Межовского. — Такое блюдо съедобно только для участников математической конференции».

«Гребенщиков ничего зря ее делает», — коротко ответила Лагутина.

В зале возник шумок. Сначала украдкой, а потом уже не таясь, люди стали переговариваться. Кое-где слышалось даже хихиканье. Подняться и уйти никто не рискнул, сидели и ждали, когда кончится это истязание.

А Глаголин, увлекшись, строчил и строчил формулу за формулой, только изредка заглядывая в толстую, большого формата тетрадь.

Первым не выдержал Катрич. Поднялся, расправил плечи и с независимым видом проплыл между рядами к выходу, не обращая внимания на останавливающий жест Гребенщикова. Но этот жест удержал на месте тех, кто собирался последовать примеру Катрича.