И это называется будни

— Но посуди сам. Доменный цех действительно стал давать больше чугуна. Почему? Да потому, что Збандут подготовил пуск аглофабрики, вырос процент агломерата в шихте.

— А слябинг?

— Со слябингом дело сложнее, Андрей. Металла он дает больше, зато качество стало хуже. Не тебе об этом говорить.

— В общем все перечеркнула. Да? Жирным крестом.

— Ничего подобного. Твое остается при тебе. Но ты никогда не страдал недооценкой своей особы. И потому тебя полезно иногда притормаживать. А на людей ты напрасно яришься. Если объективно разобраться, сам все накликал.

— К твоему сведению, еще ничего не произошло. Вот когда произойдет — все ахнут.

— Но я хоть могу знать, что произойдет?

Гребенщиков помедлил с ответом. Желание порадовать Аллу боролось с опасением, что его предположение не подтвердится. Все же первое пересилило.

— Выговор, который Подобед намеревался всучить мне, всучат ему. Тебя устраивает?

В такой вариант Алла не верила, потому спросила:

— Откуда у тебя эти секретданные?

— Ну знаешь… — отделался Гребенщиков отрывистой фразой, в которой таилось: «Это уже не для тебя».

«Из тонких нитей мечты ткет плотную ткань реальности», — скользнуло в сознании Аллы.

— Сомневаешься? — спросил Гребенщиков, правильно истолковав ее короткое раздумье.

— Хотела бы сомневаться, — слукавила Алла, не зная, что ей более желательно, и больше склоняясь к утверждению выговора. Она считала, что проработка на горкоме и утверждение выговора — это единственная и последняя мера воздействия, которая может привести мужа в чувство, обуздать.

Поползли однообразные дни.

Алла была чутка и внимательна с мужем. Понимая, что он травмирован и что после такого шока оправиться трудно, она всячески подстраивалась под его настроение. Болтала и была оживлена, когда чувствовала, что это ему по душе, и молчала, когда молчал он. Она и детям внушила, что к отцу нужно относиться бережно, так как у него неприятности на работе, и они, как могли, старались не докучать ему. Светланка еще заглядывала иногда в кабинет, стенами которого глава семьи отгораживался теперь от всех домашних, а Вовка, на счету которого всегда числились проказы, не рисковал. Он сидел сиднем, как самый прилежный ученик, за уроками в детской, хотя больше ковырял в носу и рисовал паровозики. Даже отважная Валерия Аполлинариевна, ни с кем в этом доме не считавшаяся, чтобы не попадаться сыну на глаза, старалась пораньше улечься спать.

Тягостно проходили теперь вечера. Папа — в кабинете, мама — в гостиной, дети — в детской, бабушка — в своей заставленной фамильной мебелью комнате, которую по старинке торжественно называли «будуаром». Четыре несмешивающиеся зоны бытия.

…О заседании бюро горкома Алла случайно услышала в цехе и разволновалась. Сразу полетели к черту все логические умопостроения, теперь ей хотелось только благополучного финала. Чтобы не сидеть в томительном ожидании дома, решила задержаться в лаборатории, благо было чем заняться — пришло время составить заявку на получение химических реактивов. Позвонив предварительно детям, узнала, что они делают, чем покормила их тетя Паша, наказала погулять час и садиться за домашние задания. Светланке всего девять, но она какая-то взрослая, с полуслова понимает, с одного слова слушается. А вот Вовка своевольный, самолюбивый и злопамятный. Если что не по нем, надуется, забьется в угол и сидит там час, два, обидишь — через месяц вспомнит. Точь-в-точь как отец. Все задатки его. И просматриваются они, еще не закамуфлированные ни хитростью, ни опытом, чересчур явственно.

Гребенщиков вернулся чернее тучи. Алла бросилась к нему, но все попытки узнать хоть что-нибудь ни к чему не привели. Он прошел в кабинет, запер дверь на ключ. Алла слышала, как он плюхнулся на диван и затих.

Испугалась. Постучала.

— Андрей, тебе плохо?

Молчание, и после повторного стука:

— Нет-нет, не волнуйся.

К ужину он выйти отказался, ночью в спальню не пришел. Под утро Алла снова постучала к нему. Он не ответил. Мучаясь неизвестностью, Алла зашла в комнату Валерии Аполлинариевны, растормошила ее.

— Андрей… Наверно, он плохо себя чувствует.

— Пройдет… Ну, дай валидол. — Валерия Аполлинариевна испытывала раздражение оттого, что Алла нарушила ее покой.

«Боже, откуда такое равнодушие, такая забота о собственной персоне? Неважно даже, как чувствует себя сын. Важно только, чтоб ее не беспокоили…» — неприязненно подумала Алла. Сказала с волнением:

— Он заперся на ключ в кабинете.

— Значит, не хочет, чтоб его тревожили. Отоспится — придет в норму.

Уходя на работу, Алла заглянула в кабинет. Дверь оказалась открытой. Накрывшись пледом, Гребенщиков спал, но лицо его было смятенно-хмурым, точно видел он дурной сон.

…Решение бюро горкома оказалось неожиданным. Гребенщикову вынесли строгий выговор с занесением в личную карточку. И настоял на этом не кто иной, как Додока. Но и Подобеду затея с превращением собрания техсовета в открытое заседание парткома даром не прошла. Он тоже получил выговор. За импровизацию.

ГЛАВА 25