И это все о нем

Нет, не ошиблись в Заварзине полковник Борисов и майор Лютиков! Разбирался в людях пижон Борисов с оперным баритоном и лакированными ногтями, знал толк в жизни тишайший майор Лютиков! Сложись по-другому судьба теперешнего тракториста, окончил бы Заварзин среднюю школу, институт, насиделся бы тот же капитан Прохоров в строгих приемных возле кабинета крупного организатора человеческой воли Аркадия Леонидовича Заварзина.

– Если не было драки, значит, не было драки! – охотно согласился Прохоров. – Бог с ней, с дракой!… – Он опять увел взгляд к окну. – Я вот еще о чем думаю… Мне мерещится, что вы ехали в поселок на одной тормозной площадке со Столетовым. Ведь не ошибаюсь же я, а, Заварзин?

Вот теперь можно было уловить чуть приметную растерянность в центре комнаты. На щеки, глаза, уши, волосы, грудь, плечи Прохорова словно подуло тревогой, гладко прикоснулось к коже секундное замешательство тракториста. Но уже в следующее мгновение Заварзин раскатисто засмеялся.

– На пушку берете, товарищ Прохоров! – обидчиво сказал он. – Другим я поездом ехал…

Неожиданно для Прохорова он на этом не остановился, хотя логика поведения диктовала необходимость сделать внушительную паузу.

– Кой-какому народишку и это известно! – с великодушной улыбкой сказал Заварзин. – Если капитан Прохор глядит в сторону, если Прохор расстегивает и застегивает верхнюю пуговицу на рубашке – жди покупки! – Он даже хихикнул. – Я три дня назад к дружку в район смотал, о ваших привычках его расспросил. Я чистый, на мне вины нет, но мало ли куда повернет ваша братия… А мне жить охота на воле, товарищ Прохоров! Я не для того женился, сына заимел, чтобы опять в лагеря уйти…

Ах ты, протобестия! Прохоров побарабанил пальцами по столешнице, но не улыбнулся.

– Хотел бы я знать фамилию дружка! – Озабоченно сказал он. – Не Буян ли, а, Заварзин? А может, Калоша?

– Пушкин! – смачно ответил Заварзин. – Александр Сергеевич!

Прохоров помигал на Заварзина, почесал переносицу и опять побарабанил пальцами по столешнице.

– Ну ладно, Заварзин! – решительно сказал он. – Вижу, вижу, что вам палец в рот положить нельзя. Ох, нельзя! Ни указательный палец в рот положить нельзя, ни средний, ни мизинец. Я уж не говорю о большом пальце… Именно большой палец вам в рот класть всего опаснее… Ах, ах!… Дождишко вот кончился! Того и гляди луна вылезет на подобающее ей положение, гитара за окном затренькает. Живи не хочу!

Он потирал руку об руку, будучи внутренне напряженным, внешне веселился во всю ивановскую:

– А Женька-то Столетов! Женька-то наш! Так ведь и сказал: «Заварзин тоже пасется!» Это значит, еще один человек пасется… Ну вот, вы строите кислую физиономию, а ведь это так и есть, голубчик вы мой!… Три человека пасутся – вы, Петр Петрович Гасилов, его дочь-раскрасавица… Ах беда! Он ничего не понимает! Кто пасется? Почему пасется? Поди, думает: «Что я – корова?» Ах, ах! Корова пасется, овца пасется, ло-ошадь пасется. А при чем тут я, Аркадий Заварза?

Прохоров вдруг остановился, озабоченно почесал затылок:

– Думаете, легко мне с вами разговаривать? Ого как нелегко. Так нелегко, что и сил нет спросить вас, когда вы узнали о том, что Людмила Гасилова собирается выходить замуж за технорука Петухова.

Ага! Ага, голубчик! По лицу Заварзина прокатилась серая тень, угол рта дернулся, а на шее запульсировала быстрее обычного синяя вена – из тех, которые в первую очередь реагируют на волнение.

– Когда узнал? – выгадывая время, торопливо переспросил Заварзин. – То ли в конце мая, то ли в июне… Да не помню я этого…

«В конце мая или в начале июня…» Вот уж такого примитива капитан Прохоров от Аркадия Заварзина не ожидал! Ах, ах! Неужели было трудно, имея в распоряжении целых две секунды, сблизить события до большего правдоподобия или – на худой конец! – удивленно выпучить раскрасивые глаза: «Как? Гасилова хотела выйти замуж за Петухова?»

– Уж очень я притомился, – грустно пожаловался Прохоров. – До такой я степени, знаете ли, утомился, что зубы чистить лень. Ей-богу! Встану утром, подойду к умывальнику и стою, стою… Чистить, думаю, зубы или не чистить? Ну, думаю, почищу… Возьму щетку и опять стою, стою…

Да, теперь можно было определиться в пространстве и времени… Прохоров посмотрел на часы – нужное, заранее запланированное время, покачал носком – хорошая, блестящая туфля; застегнул верхнюю пуговицу на рубахе – пришел момент для застегивания. На дворе тоже наблюдался порядок: дождь перестал, молнии если и вспыхивали, то уже как зарницы, с крыши если и текло, то тихонечко, мирно. И крупный пот на лбу у Аркадия Заварзина был правильным, нужным, запланированным.

– Вот, значит возьму щетку и стою, стою…

Капитан Прохоров театрально-расслабленно откинулся на спинку стула, весь как бы развязался, и выражение лица у него было такое, словно хотел сказать: «Время позднее, дождик кончился, а ты, Заварзин, фрукт! В чем же дело? Ах, какие пустяки!»