И гаснет свет

– На всех не надо. Говорю же, все здесь относятся к своей беде по-разному. Но на меня смотрите, это поможет. Мы тут очень похожи – особенно в первое время после успешной операции. До операции у всех разные истории. Понятно, что «стреляные» сильно отличаются от «кислотных». Но в целом, когда вы привыкнете к тому, что мы вот такие, вам станет легче. Некоторые представляют, что просто попали в фильм ужасов.

– Ну, это уже слишком…

– Это тоже способ справиться, – пожала плечами Клементина.

– Спасибо, что вы… так к этому относитесь.

– Пожалуйста. Мне тоже полезно. Скоро я вернусь в мир, где много таких взглядов. И мне полезно говорить – челюсть лучше двигается, да и язык тоже. Я ведь нормально говорю?

– Очень хорошо!

– Это мое достижение.

Теперь вопросов было даже больше, уже не к клинике, а лично к Клементине. Что с ней случилось? Как она попала сюда? Как вообще пережила все это?

Однако Оля интуитивно чувствовала: этого лучше не касаться. Клементина, безусловно, сильная, но и ей вряд ли хочется касаться самого сокровенного, живого, может, еще не до конца зарубцевавшегося… Тон беседы должна была задавать именно пациентка.

Клементина и сама понимала это. Она спросила:

– Как вам здесь у нас?

– Сложно сказать: это мой первый рабочий день.

– Сказать можно уже очень много. Вы не плачете. Вы улыбаетесь мне. Я тоже, кстати, улыбаюсь вам, просто это пока не видно. Улыбка – это очень-очень сложно… Я никогда не думала об этом, пока у меня было свое лицо. Цените улыбку, вы не представляете, что вы теряете вместе с ней… Простите, меня не туда понесло.

– Нестрашно. – Оля улыбнулась ей и невольно попыталась отследить работу каждой мышцы при этой улыбке. – Мне действительно интересно.

– Есть то, о чем мне не следует говорить… Неважно. Вы молодец. Вы планируете попросить сегодня успокоительное или антидепрессанты?

– Да как-то не думала…

– Это тоже достижение. Некоторые просили сразу. Думаю, вы привыкнете.

Они провели вместе еще час. Говорили о том, на каких аллеях лучше гулять, а в какую часть леса соваться опасно. Оля рассказывала о России. Клементина – о том, кто из поваров лучше готовит и кто из персонала работает в клинике дольше всех. Медицинских тем они больше не касались – тут Оле пришлось поставить собственное любопытство на паузу.

И все же эта беседа действительно помогла. Предсказание Клементины сбылось: даже когда пациентка ушла, ее образ остался в памяти и закрепился там по-новому. Теперь Оля куда спокойней относилась к необычным лицам, попадавшимся ей на глаза. Нельзя сказать, что она приняла их как норму. Однако у нее получалось не шарахаться и хотя бы внешне оставаться спокойной – уже что-то!

К вечеру она устала: долгое путешествие все еще давало о себе знать. Первую ночь Оля и вовсе толком не запомнила: едва добравшись до постели, она просто отключилась. Это, как показала практика, было к лучшему. Сейчас, во вторую ночь, усталость оказалась не настолько сильной, зато впечатлений накопилось куда больше.

Они не позволяли заснуть. Стоило Оле закрыть глаза, как в памяти мелькали картинки, слова на разных языках, лица… Все это кружилось ураганом, переплетаясь с тем, о чем она думала до отъезда из Москвы. Когда же еще размышлять о смысле или бессмысленности жизни, как не в разгар ночи?

В какой-то момент ей все же удалось задремать, но настоящего покоя это не принесло. Проклятый ветер начал завывать за окном как сумасшедший, и тревога, которую всегда приносили с собой ночи в незнакомом месте, вернулась. Да еще и в клинике оказалось темно… Олю предупреждали, что в ненастную погоду тут порой отключается электричество и в этом нет ничего страшного. Однако «ничего страшного» совсем по-разному представляется днем, когда ты обсуждаешь это со стаканчиком горячего кофе в руках, и ночью, когда старый лес вдруг превращается в штормовой океан.

Оля выбралась из постели и подошла к окну. Особого смысла в этом не было, ей просто хотелось посмотреть на горящий снаружи прожектор – как символ того, что цивилизация все еще существует, ничего не исчезло, а она, Оля, не оказалась в каком-то чудовищном потустороннем мире.

Прожектор работал исправно. В его ярком сиянии можно было разглядеть танец метели, подгоняемой ветром. Волнующиеся ряды старых деревьев. Немногочисленные машины, уже занесенные снегом. А еще – широкую полосу следов, протянувшуюся от главного здания к крематорию, окна которого в ночи мерцали, как глаза притаившегося хищника.

Страх, только-только отступивший, вернулся с новой силой. Мелькнула безумная мысль, что Оля все-таки ошиблась. Это место – вовсе не клиника на самом деле, это какая-то секта, где людей уродуют, а потом приносят в жертву, сжигая в пламени крематория…