...И грянул гром

Когда «девятка» скрылась за углом повернутого к цирку двадцатиэтажного из красного кирпича здания, помпезность которого дополняли элегантные, обрамленные стеклопакетами лоджии, Агеев невольно почесал в затылке – три подъезда, и в любом из них мог проживать Егор Чумаков. Впрочем, это уже не имело для Агеева никакого значения.

Напротив фасадной стороны дома была разбита прекрасная детская площадка с ухоженным сквериком, который как бы прятался под сенью давно пожелтевших берез. Выбрал для себя удобную скамейку, с которой просматривались все три подъезда, и, сунув руки под меховую куртку, застыл в ожидании.

Конечно, поздняя осень в Сибири – это не ранняя весна в Москве, однако сидеть на этой скамейке было несравненно комфортнее, чем слякотной зимой торчать в многочасовой засаде в том же Афгане или в Чечне. А легкая простуда – это не запущенный сифилис: горячий душ, чай с липовым медом, поверх него стакан водки с перцем, десять часов почти детского сна – и можно начинать жизнь с новой страницы.

К счастью, ждать пришлось недолго.

Около двух ночи, когда в доме уже погасли практически все окна и скверик погрузился в темноту, во двор дома въехал серебристо-серый «фольксваген», и когда из него ступил на асфальт уже знакомый Агееву старший лейтенант, бывший спецназовец удовлетворенно хмыкнул. Пока все складывалось, как и было задумано, и Филипп был доволен собой. Даже несмотря на то что ему пришлось весь вечер и часть ночи морозить сопли на улице, а Голованов в это время отсыпался в теплой, уютной кроватке.

Чумаков поставил машину на сигнализацию и размеренным шагом уставшего за прошедшие сутки человека направился к третьему подъезду. Буквально через несколько минут в одном из окон четвертого этажа вспыхнул свет, Агеев поднялся с нагретой его собственной задницей скамейки.

Он уже мысленно просчитал психологию старшего лейтенанта Чумакова, которого те, кто его знал, называли между собой не иначе как Чума, и теперь важно было не допустить какой-либо оплошности или промашки.

С того места, где стояла скамейка, хорошо просматривалось незашторенное окно на чумаковской кухне, на фоне которого мельтешила полуобнаженная фигура хозяина, и Агеев невольно подумал, что далеко не все гладко складывается в семействе Чумаковых, если его неработающая бабенка даже на кухню не вышла, чтобы подогреть мужу поздний ужин. И этот факт тоже не мог не порадовать.

Оттолкнувшись от скамейки и мысленно перекрестившись, Агеев подошел к действительно новенькой, знатной иномарке, – значит, не врал бывший сосед мента, еще раз спокойным взглядом окинул весь кирпичный массив элитной постройки, достал из кармана куртки прихваченную из Москвы универсальную отмычку, одновременно служившую ему открывалкой для пивных бутылок, и сунул ее в замок.

Напичканный сигнализацией «фольксваген» заверещал как недорезанный поросенок, замигал фарами, но Агеев продолжал ковыряться в замке, не обращая на это дело никакого внимания. Не прошло и полминуты, в течение которой ночную тишину раздирала какофония звуков, как вдруг на четвертом этаже распахнулось окно и надрывный голос Чумакова вклинился в ор сигнализации:

– Ты чего? Эй! Мужик! Тачку свою спутал, что ли?

Судя по этому воплю, да еще по тому, что Чума не бросился бегом спасать свою иномарку, он, видимо, подумал, что кто-то из жильцов дома, вероятно в дым упившийся, решил смотаться до ближайшего магазина за водкой и перепутал свою машину с его, чумаковской.

Однако Агеев, все так же стоя спиной к дому, продолжал ковыряться в замке. Наконец там что-то щелкнуло, и он потянул на себя дверцу машины.

– Ну же с-с-сука! – заревел Чумаков, вконец взбешенный тем, что какой-то алкаш протискивается в салон его иномарки, и его физиономия исчезла из освещенного проема окна.

Агеев чуть подвинулся по сиденью, как бы освобождая место рядом с собой, в это время хлопнула дверь подъезда – и на улицу, в тапочках на босу ногу, в милицейских штанах и в куртке на голое тело, выскочил Чумаков.

Агеев почувствовал, как свинцовой тяжестью наливается ребро левой ладони, и мысленно попросил Бога, чтобы тот не допустил «несчастного случая на производстве». Он знал, чего стоит один его коронный удар левой, старался как можно реже проводить его, однако на данный момент выбора не оставалось.

Озверевший Егор Чумаков бежал к нему с пистолетом в руке. И то, что он не задумываясь пустит его в дело, в этом Агеев даже не сомневался.

– Ты чего же это, козел, творишь?! – взвыл Чумаков, рванув на себя дверцу машины, и тут же, словно втянутый в салон каким-то мощным насосом, завалился на подушку сиденья, ткнувшись лицом в колено Агеева.

Судя по всему, он так и не успел осознать, что за чмо осмелилось покуситься на его иномарку, потому что последовавший за этим удар кулаком припечатал его голову к подушке, и он, хрюкнув, затих.