...И грянул гром

Остановившимся взглядом уставившись в лунную полоску света, Чудецкий лежал на спине и думал о том, как, каким образом он, коренной москвич и студент Гнесинки, которому прочили будущее великого пианиста, мог оказаться здесь, в этом темном, холодном сарае, на этом мокром полу, и… и как бесправная скотина молчаливо ждать своей смерти?

С Первенцевым он познакомился в «Аризоне», где тот пользовался сногсшибательным успехом, и, когда Василий узнал, что Дима учится в Гнесинке и его уже приглашают выступать на концертных площадках Москвы и Санкт-Петербурга, а в скором времени ему светят и зарубежные гастроли, Первенцев стал едва ли не закадычным другом, что льстило Диминому самолюбию. В этом он сам себе вынужден был признаться, хотел того или нет. А потом… потом Василий представил его как своего лучшего друга хозяину «Аризоны» Алексу, сыну всемогущего и всесильного директора нефтяной компании, имя которого не сходило со страниц столичной прессы, и жизнь забила ключем. Как близкому другу хозяина «Аризоны», ему уже не надо было думать, где взять сотню-другую баксов, чтобы на всю катушку отдуплиться в ночном клубе – вход, выпивка, а частенько и пара таблеток экстези вносились в стоимость этой дружбы, и ему уже завидовали даже те клиенты «Аризоны», на которых он сам недавно смотрел как на счастливчиков, кому удалось вытащить счастливый билет в этой жизни.

А потом Алекс сказал, что пора уже вводить его, то есть Чудецкого, в круг «своих» людей и пора, пожалуй, подключать его к делу. Поначалу он даже не понял, что это за «круг своих людей» и что это за «дело» такое, к которому его хотят «подключать», однако ему было страшно приятно, что и он наконец-то будет допущен в тот элитный круг, о котором еще совсем недавно он даже мечтать не смел, и это не могло не возвысить его в собственных глазах. Алекс объявил, что он должен выкроить в своей Гнесинке время, чтобы слетать с Василием на пару дней в Краснохолмск, потому что с Чудецким уже напрямую хотел бы познакомиться человек, от которого будет зависеть его дальнейшее будущее. И концертные поездки в Европу, и прочие блага, которые может дать только близкое знакомство, а еще лучше – тесная дружба и сотрудничество с вице-губернатором области и его сыном, ставшим королем этой самой губернии.

Ему бы, дураку, еще тогда спросить у того же Алекса или Василия, чем он обязан столь пристальной заботе о его будущем как пианиста, однако на тот момент он настолько завис на халявных колесах, что ни о чем подобном даже подумать не смел. Вразумил сам Василий. Вразумил на свежую голову. И когда до него дошло наконец-то, чем светит ему счастливая «дружба» с Алексом и его краснохолмскими друзьями, он взбунтовался.

Оказывается, они действительно хотели сотворить из него звезду концертных программ, которая стала бы визитной карточкой краснохолмского экстези в городах и весях России и зарубежья. На первых порах ближнего.

Он взбунтовался было, однако Василий успокоил его, сказав, что силком его в это дело никто тянуть не будет, однако в Краснохолмск все равно придется слетать – хотя бы затем, чтобы не выставить Алекса перед его краснохолмскими партнерами пустозвоном и пустомелей.

А потом… потом это стремительное бегство из Москвы.

Господи милостивый, да разве мог он предполагать, что именно так все сложится, когда он познакомился в «Аризоне» с красивой девчонкой?

Чудецкий даже застонал, вспомнив распростертую на полу уже бездыханную Леру, из-под которой растекалась лужица крови.

Господи, неужто это действительно он мог ударить ее ножом? Но за что?

Василий сказал, что он, Димка Чудецкий, приревновал ее к нему, однако она продолжала дразнить его, дурачка, и тогда Дима ударил ее ножом.

Этот нож с выбрасываемым лезвием действительно был Димкин, однако с собой он его носил не для того, чтобы кого-то пугать или, не дай бог, ударить, а для собственного успокоения, когда приходилось посещать чердачное царство Стакана, чтобы отовариться у него травкой.

И теперь этот нож валялся рядом с Лерой, в той же луже крови, что и она.

Но как… как это могло произойти?!

Уже в машине, когда они вышли из квартиры, Василий рассказал, что, когда они подъехали к дому, в котором жила Лера, он, Чудецкий, уже лыка не вязал и ему пришлось едва ли не тащить его на себе до лифта. Дверь им открыла Лера, предложила было кофе, но он расклеился окончательно и тут же завалился спать в кресло. Однако проспал буквально считаные минуты и, когда увидел их с Лерой, заорал что-то нечленораздельное, бросился к Лере…

Василий клялся и божился, что даже не увидел, в какой момент Димка выхватил свой нож и ударил Леру. В живот. По самую рукоятку. И когда она упала на пол, спокойно вернулся в то же самое кресло, в котором спал до этого.

Разбудил его Василий. Вернее, заставил очухаться и открыть глаза, изо всей силы растирая ему нос и щеки. И вот когда он открыл-таки глаза и увидел кровь, растекавшуюся по полу, и в этой лужице свой нож…

Все остальное у него запечатлелось в памяти, как самый страшный сон.