И я ему не могу не верить…

Менжинский умел читать по лицам людей их мысли. Когда Артузов и Трилиссер вошли в кабинет, то первым делом Менжинский окинул их изучающим взглядом и сразу определил, что между ними состоялся какой-то серьезный разговор. Но расспрашивать об этом не стал, зная, что они сами поделятся своими мыслями, начал со свежей информации.

— Только в час пятнадцать огласили приговор. В душе просил суд не выносить Савинкову высшей меры наказания. Но она, конечно, вынесена.

— Судью, равно как хирурга, уговаривать запрещено, — заметил Артузов, — не так ли, Вячеслав Рудольфович?

— Оно, конечно, так. Для нас важнее политическая смерть Савинкова. А она для него уже настала. Вот копия приговора, ознакомьтесь.

Артур Христианович негромко, повернувшись к Трилиссеру, прочитал приговор коллегии. Удовлетворенно кивнул головой, когда дошел до того места, когда суд счел возможным ходатайствовать перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении наказания.

Принимая от Артузова прочитанные им листки, Менжинский отметил:

— Это для нас чрезвычайно важно: один из самых непримиримых и активнейших наших врагов сложил оружие, безоговорочно признал Советскую власть, и не только признал, но и призвал своих бывших соратников также сложить оружие.

Размышляя над этими словами Менжинского, Артузов все больше склонялся к мысли, что такой же, как у Савинкова, конец должен быть и у Анненкова. Его политическая смерть — вот что может стать единственной победной точкой в борьбе с ним.

Находясь в тюрьме, Савинков писал письма бывшим своим соратникам. Конечно же Артузова интересовало их содержание. В них прослеживалась эволюция взглядов Савинкова. «Я убежден, что не сегодня, так завтра все бескорыстные и честные эмигранты, и вы в том числе, поймут, что жизнь повелевает признать Советскую власть и работать совместно с нею», — так он убеждал бывшего своего соратника Пасманика. — А не поймете, так останетесь доживать свои дни в изгнании, питаясь «Последними новостями» и ненавидя коммунистов прежде всего за свои, а не их ошибки».

Вот и другое характерное письмо бывшему эсеру Фундаминскому: «В России выросло новое поколение, в сущности, именно оно и сделало революцию… Оно не допустит возврата к старому строю в каком бы то ни было виде… Вот это надо запомнить и перестать мечтать о «спасении» России, да еще при помощи иностранцев… т. е. при помощи штыков и денег…». Эту же мысль проводит Савинков и в письме к сестре Вере: «…А правда… в том, что не большевики, а русский народ выбросил нас за границу, что мы боролись не против большевиков, а против народа… Когда-нибудь ты это поймешь, поймут Виктор и Соня (брат и сестра Савинкова. — Авт.), поймут даже эмигрантские «вожди»…»

Размышляя над этими письмами, Артузов проводил параллель между Савинковым и Анненковым. Они одного поля ягоды. Савинков был человеком ненасытного честолюбия. Честолюбие характерно и для атамана. Оно будет постоянно толкать его на новые авантюры, коварные и опасные.

* * *

По кругу на аркане бегала резвая лошадка с заплетенной гривой. Вспотевший от натуги тщедушный казачок, пощелкивая бичом, то и дело погонял ее. Это был один из шести казаков, которые добровольно еще оставались при атамане. Остальные — попросту разбежались, почувствовав, что с атаманом больше каши не сваришь. Во всяком случае, пока не появятся у атамана могущественные, а главное — денежные покровители.

Сам атаман, облачившись в генеральскую форму, сидел в плетеном кресле и молча наблюдал за тренингом. Рядом примостился Денисов. Зная слабость Анненкова к лошадям, он рассчитывал во время тренинга улучить момент, чтобы заговорить с атаманом о его дальнейших планах. Неопределенность Анненкова раздражала Денисова: «Неужели так и закончим жизнь на этой конюшне?» — Борис Владимирович, наши единомышленники не дремлют, готовятся. А Семенов вот-вот поход начнет, — начал издалека разговор Денисов. — Выходит, только мы с вами сложили оружие. Да стоит нам нацепить только шашки, как это заметит жена французского посланника мадам Флерио, и денежки сами потекут к нам.

Анненков, продолжая сосредоточенно наблюдать за действиями казака, полез в карман и вытащил сложенную газету.

— Прочти подчеркнутое…

Денисов неохотно взял в руки газету. Это был хорошо ему известный белоэмигрантский листок «Возрождение». Нашел отчеркнутые атаманом строки, прочел вслух: «Мы отступили. Но мы не сдались. Мы залегли в окопы «беженского существования» и ждем».

— Понимаешь — «ждем», — с нажимом повторил за ним Анненков.

— Чего ждем?

— Своего часа.

Забрав газету из рук Денисова, атаман неожиданно спросил:

— Ты в тюрьме когда-нибудь сидел?

— Нет, Борис Владимирович.

— То-то. Слишком ретивых в зиндан прячут. Нет, я не трус. Но, возможно, покажусь тебе трусом, если прочтешь одну конфиденциальную бумагу.

Анненков вынул из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист бумаги, протянул Денисову:

— Ознакомься…

Чем больше углублялся в чтение Денисов, тем свирепее становилось его лицо.

— Да за это шашкой, шашкой… — еле сдержав себя, выдавил бывший начальник штаба.