И я там был..., Катамаран «Беглец»

И снова встала перед глазами та черная раскачивающаяся веревка… Что увидел Алесь — я так и не решилась спросить. Тогда я сразу посмотрела в окно, но на доме уже не было никакой тени. А он вдруг успокоился и как ни в чем не бывало тотчас же перевел разговор на другое. Прочитал накануне «Раджа-йогу» и начал мне цитатами голову задурять… А знаешь, говорит, про материю-то и энергию не Гегель выдумал! Еще за тысячи лет до него древние индийцы похоже себе представляли: вначале не было ничего. Только энергия. Это уж потом, из ее движения, возникла материя, а поскольку все развивается циклично, к концу очередного цикла материя опять исчезает и все превращается в потенциальную энергию… Термины называл, но все они из головы сразу выветрились. Потом он словно спохватился, заспешил уходить, но я-то в окно видела… Долго еще бродил там по пустырю, в снегу по колено, руки вверх поднимал, подпрыгивал, будто в воздухе что-то хотел поймать… После того впервые и заболел серьезно…

Катя вскрикнула. Все смотрели, как безжизненно вдруг застыла гусеница, которую Ната медленно опускала в трещину на тонкой щепке. Судорога пробежала по зеленому тельцу. Оно чернело буквально на глазах. Гусеница только начинала подтягивать заднюю часть брюшка, выгнув спину горбом, да так и осталась в этой позе, когда засунули ее в «камеру смерти».

Нежная коричневая шкурка на другой стороне щепки обуглилась, свернулась черными хлопьями и, невесомо кружась, исчезла в темноте трещины…

Тельце гусеницы беззвучно лопнуло и рассыпалось, точно сухой дождевик, на который наступили ногой.

Это было уже вовсе не смешно, и «эврика» кричать не хотелось.

— А пальцы туда не надумали сунуть? — спросила я обеспокоено.

— Нет, пальцы туда нельзя, — сказала Наташа очень серьезно и вытащила пустую щепку, которая выглядела теперь наполовину обугленной головешкой.

— Все, малые! Пошли! — сказал тут Виктор по-взрослому строго. — Вам сказано было — ненадолго! Людям ведь мешаем!

— Не тебе, а Димке разрешили! — запротестовала Катя. — И не командуй!

Но тут подошел Дима и тоже сказал:

— Хватит. Им надо уже чинить.

Димка стоял, повернув голову в сторону старого ратомского леса, явно высматривая что-то, и торопил племянников. Вдалеке на дороге показался человек с сеткой бутылок. Тоже в тренировочном костюме и зеленом платке, как наш вчерашний знакомец.

«Да что у них у всех зубы болят, что ли? — подумала я, вздыхая. — Что за мода в платках ходить?» И бутылки эти с ума меня сводили окончательно. Я решила все, наконец, выяснить.

— Ну, уж, нетушки, — сказала я им обиженно, — так нечестно! Рассказывайте-ка по порядку.

И еще ужасно хотелось добавить: «Вот что, Димуля, давай-ка сюда свою руку, и я отведу тебя сейчас к маме! Что за кашу ты заварил?»

Но он сам подошел ко мне с бутылкой в руке и, отряхивая землю с колен, сказал:

— Помнишь, я хотел тебе показать… эту трещину? Еще вначале, когда на пруд ходили… и грузовик ихний бесшумно проехал…

«Да, — подумала я, — вот, значит, какую трещину хотел он мне показать».

— И давно ты о ней знаешь? — спросила я.

— Они с позапрошлого воскресенья ее чинят, две недели уже. Сначала смотреть приезжали на своих машинах. Без моторов… Но моторы есть! Я сам тайком открывал капот! Никого не было — и открыл. Все новенькое, все блестит: мотор, свечи, аккумулятор… Только сделано все, как бутылки, — не из металла. И бензина туда ни капли не заливают! Даже запаха не слышно… Вот они и приезжали смотреть трещину. И все одинаковые, в зеленых платках.

Только с пятницы джинсы на некоторых появились. Потом — красные работать стали, уже не люди. Потом — прозрачные. Но сперва тот, что на костер приходил. Это его «Колхида». А сторож с зятем у них бутылки украли. Того, второго, сторож так и называл: зять. Я их там, в гущаре, — Димка кивнул на лес, — у бутылок в окопе три дня назад встретил. Сторож так и говорит тому: «Зять, а зять? Три рубля на дороге не валяются. Чего им тут пропадать зазря?» Я им сказал: «Не ваши бутылки!» А он: «Все равно ворованные, так бы тут не лежали». Я тогда говорю зятю, сторож был совсем пьяный: «Не видите, что ли, КАКИЕ бутылки?» А зять: «Молчи, пацан! Небитые, значит, примут». Я совсем тогда разозлился. «Не знаете, — говорю, — что брать не ваше воровством называется?» Сторож замялся, стыдно стало, зятя за рукав тянет. А тот со злостью: «Знаешь разве, чьи бутылки?» — меня спрашивает. А я говорю: «Не важно! Попробуйте только возьмите!» Тогда они ничего не взяли, в тот раз просто так ушли. Сторож сказал, что поздно и на станции теперь не примут, чего их зря до хаты тащить… Это потом мы их с бабушкой у хутора с бутылками встретили…

Я с трудом сдерживала улыбку, представляя себе эту комическую и нелепую сцену. Но вообще смышленому ребенку, считай, повезло. Счастье, что это был здешний сторож, который хорошо знал, где работает Димкин папаша!

Масса вопросов была у меня к Димке. Но я задала самый бестолковый — о бутылках.

— Не знаю… — ответил Дима. — Не знаю, зачем ИМ бутылки… Да они и не стеклянные. Посмотри сама… — и он протянул мне ту, что все время держал в руках.