Читаем И я там был полностью

– Какое замерла! Каждые два часа она должна была подниматься на перископную глубину, то есть почти наружу. Чтобы не прозевать кремлевского сигнала. А море тогда было забито американцами: три авианосца, у каждого в эскорте по два десятка кораблей, чуть не на каждом – система подводного поиска. Да еще в небе их патрули непрерывно молотят радарами по всему восточному Средиземноморью, да кроме прочего еще и обычная толпа грузовых и пассажирских транспортов, да рыбаки, а на перископной глубине натолкнуться на кого-нибудь – пара пустяков. Это какие нервы надо иметь, чтобы выдержать такой напряг!

– И ради чего же такой риск?

– А я тебе больше скажу, – разволновался дядюшка, – по сути, моряки наши были смертниками, вроде этих, как их, шахидов. Эти лодки типа К-172 так и назывались – одноразовые. Они могли дать залп только в надводном положении, причем от всплытия до пуска – двадцать минут: вполне достаточно, чтобы обнаружить и уничтожить. И знал об этом только капитан.

– Да уж, весело ему было. И из-за чего же эта каша заварена была?

– На случай американо-израильского десанта на Сирию.

– И в ответ – восемь ядерных ударов? Так ведь Штаты же ответили бы!

– То есть Третья мировая. Такое было время.

– Как при Хрущеве на Кубе?

– Только к нам поближе.

Тут и я разволновался.

– Послушай, дядя Коль. Вот твой капитан. И допустим, наши кремлевские троглодиты дали бы такой сигнал. А что? Пошли же они на Афганистан. Ума хватило. Ну и? всплыл бы он на поверхность и скомандовал пуск?

– Приказ есть приказ.

– Так ведь восемь Хиросим. Практически мгновенный геноцид, так сказать. Мечта Гитлера.

– Что говорить. Такое время. Все были друг у друга на прицеле. Я и сейчас тебе назову пару американских капитанов, у которых ракеты были наведены на Урал. Думаешь, получив такой приказ, они бы задумались? Да ни на секунду. Военный человек приказы не обсуждает.

– Ага. Итак. Вот твой капитан с пальцем на ядерной кнопке. На нем – палец Кремля. Кремль жмет на него, он на кнопку. Кнопка тугая, из красного пластика. Капитан – пятидесятилетний офицер, высшее образование, семейный, любит Рубцова. Какая-то разница между ним и кнопкой есть или нет? Он-то, нажимая, сознает, что убивает три миллиона людей?

– Хорошо. Какая альтернатива?

– Ясно какая. Отказ от исполнения.

– Так. А присяга?

– А что присяга – Божья заповедь, ее же не прейдеши? Придется нарушать.

– Сравнил. Причем тут Божьи заповеди? Их-то соблюдать никто клятвы не дает. Причем смотри: «Не укради», «Не лжесвидетельствуй» – это и в человеческом законе записано да и «Не убий» записано, но – лишь для штатских, а для военных записано «Убий! обязательно убий!». То есть нарушить Божью заповедь вменяется в обязанность. Армии держим, ракеты одна другой страшнее, лаборатории одна другой хитрее, все для того, чтобы как можно мощнее и эффективнее заповедь нарушить в случае чего. Такая уж ступень нашего развития. Не можем без крови. А раз так, значит армия. А раз армия, значит присяга, то есть клятва, нарушение которой во время войны карается немедленно. Так что если не нажмешь на кнопочку, ее тут же нажмет твой старпом, а тебя застрелит. И никто не узнает, где могилка твоя.

– И моя, и старпома, и Израиля, и Урала заодно, да и Кремля с Белым домом – абсурд!

– Абсурд.

– Значит, и присяга абсурд.

– А присяга не абсурд. Она важнейший гарант успеха в военном деле наряду с разумностью приказа. Вот где ищи абсурд – в его неразумности, в его безумии, проще говоря.

– Ну и вот, я, капитан, живой человек, а не кнопка, получаю приказ, вижу, что он безумен. И все равно – нажимаю? Из-за тупого соблюдения присяги? Восемь мирных городов?

– Ну, лыко-мочало, начинай сначала.

– Причем, вот ты говоришь, я произвожу залп – и тут же накрываюсь всей ихней противолодочной артиллерией, но хоть полшанса уйти у меня есть?

– Ну есть.

– И вот, предположим, я все-таки ухожу, и прихожу на базу, и получаю орден и могу гордиться чем? Что убил три миллиона?

– Орден тебе дадут за проявленное мужество и оперативное мастерство при исполнении задания. Стыдиться нечего.

– А три миллиона на ком?

– А три миллиона на начальстве, на политиках, на Москве с Вашингтоном.

– Не-не-не, дядюшка, не надо этих маневров. Что киллер, что заказчик – отвечают оба.

– Ладно, ты тоже не увлекайся. И боевого капитана с киллером, пожалуйста, не равняй. Уж если на то пошло, сошлись на японских камикадзе.

– Сравнение не идет. Камикадзе атаковали военных, а не мирное население. Давай уж тогда вспомним героев 11 сентября. А что? Проявили и мужество, и оперативное мастерство при исполнении задания, пожертвовали и собой и экипажем, и пассажирами, и безо всяких бомб за двадцать минут угробили три тыщи безвинных американцев во имя Аллаха.

– Вот именно что во имя Аллаха! Это фанатики, то есть безумцы сами по себе! А мой капитан – нормальный солдат, и уж поверь, никакой оголтелой вражды к Израилю не питал. Он выполнял задание. Вот и все.

Перейти на страницу:

Все книги серии Самое время!

Тельняшка математика
Тельняшка математика

Игорь Дуэль – известный писатель и бывалый моряк. Прошел три океана, работал матросом, первым помощником капитана. И за те же годы – выпустил шестнадцать книг, работал в «Новом мире»… Конечно, вспоминается замечательный прозаик-мореход Виктор Конецкий с его корабельными байками. Но у Игоря Дуэля свой опыт и свой фарватер в литературе. Герой романа «Тельняшка математика» – талантливый ученый Юрий Булавин – стремится «жить не по лжи». Но реальность постоянно старается заставить его изменить этому принципу. Во время работы Юрия в научном институте его идею присваивает высокопоставленный делец от науки. Судьба заносит Булавина матросом на небольшое речное судно, и он снова сталкивается с цинизмом и ложью. Об испытаниях, выпавших на долю Юрия, о его поражениях и победах в работе и в любви рассказывает роман.

Игорь Ильич Дуэль

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Там, где престол сатаны. Том 1
Там, где престол сатаны. Том 1

Действие романа «Там, где престол сатаны» охватывает почти весь минувший век. В центре – семья священнослужителей из провинциального среднерусского городка Сотников: Иоанн Боголюбов, три его сына – Александр, Петр и Николай, их жены, дети, внуки. Революция раскалывает семью. Внук принявшего мученическую кончину о. Петра Боголюбова, доктор московской «Скорой помощи» Сергей Павлович Боголюбов пытается обрести веру и понять смысл собственной жизни. Вместе с тем он стремится узнать, как жил и как погиб его дед, священник Петр Боголюбов – один из хранителей будто бы существующего Завещания Патриарха Тихона. Внук, постепенно втягиваясь в поиски Завещания, понимает, какую громадную взрывную силу таит в себе этот документ.Журнальные публикации романа отмечены литературной премией «Венец» 2008 года.

Александр Иосифович Нежный

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Последний рассвет
Последний рассвет

На лестничной клетке московской многоэтажки двумя ножевыми ударами убита Евгения Панкрашина, жена богатого бизнесмена. Со слов ее близких, у потерпевшей при себе было дорогое ювелирное украшение – ожерелье-нагрудник. Однако его на месте преступления обнаружено не было. На первый взгляд все просто – убийство с целью ограбления. Но чем больше информации о личности убитой удается собрать оперативникам – Антону Сташису и Роману Дзюбе, – тем более загадочным и странным становится это дело. А тут еще смерть близкого им человека, продолжившая череду необъяснимых убийств…

Александра Маринина , Алексей Шарыпов , Бенедикт Роум , Виль Фролович Андреев , Екатерина Константиновна Гликен

Фантастика / Приключения / Прочие Детективы / Современная проза / Детективы / Современная русская и зарубежная проза
Оптимистка (ЛП)
Оптимистка (ЛП)

Секреты. Они есть у каждого. Большие и маленькие. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит. Жизнь Кейт Седжвик никак нельзя назвать обычной. Она пережила тяжелые испытания и трагедию, но не смотря на это сохранила веселость и жизнерадостность. (Вот почему лучший друг Гас называет ее Оптимисткой). Кейт - волевая, забавная, умная и музыкально одаренная девушка. Она никогда не верила в любовь. Поэтому, когда Кейт покидает Сан Диего для учебы в колледже, в маленьком городке Грант в Миннесоте, меньше всего она ожидает влюбиться в Келлера Бэнкса. Их тянет друг к другу. Но у обоих есть причины сопротивляться этому. У обоих есть секреты. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит.

Ким Холден , КНИГОЗАВИСИМЫЕ Группа , Холден Ким

Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Романы
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза