И я там был

И там и там у меня небольшая квартирка, где у плиты и у компьютера хлопочет одна и та же моя Лизавета, и там и там.

На этом сходство заканчивается.

В Израиле. В Израиле я оказался уже после Дании и Франции. Хотя предполагал, что знакомство с заграницей начнется именно с Израиля, где столько поселилось нашего народу, а особенно нашего брата шестидесятника, откуда в горбачевские времена так и посыпались звонки, приветы и приглашения.

Однако первой моей заграницей – так уж вышло – оказалась Дания. Я ее почти всю проехал на переднем сидении просторного автобуса, перевозившего взад-назад нашу писательскую группу, и вдоволь насмотрелся этого непрерывного видового широкоформатного цветного фильма о прекрасной Европе, где так удобно и безопасно жить человеку.

Через год был Париж, город-музей, город экипажей и карет, цилиндров и котелков, мопассановских усов и ришельевских эспаньолок, город, чьи жители – тоже туристы. Только в парадные дни, когда по нем скачут на лошадях костюмированные драгуны с уланами, он становится на миг самим собой, и тогда его мраморные тритоны трубят в свои раковины охотно и по-настоящему.

Дошел черед и до Израиля. Через год. Потом уж были и Штаты, и Германия, и Канада, но все это была заграница, как Дания с Парижем, а Израиль – нет. Хотя он вроде бы позаграничнее (поэкзотичнее) прекрасных стран Европы. Но о них я все-таки кое-что знал по книжкам, фильмам и Прибалтике. А что я знал об Израиле? Ничего. И вот он предо мною.

Меня по нему водили, возили, таскали и прогуливали наши бывшие москвичи, питерцы и харьковчане – как, впрочем, и по Америке-Канаде. Но здешние-то таскали и гуляли меня по своей земле. По своей – не только в смысле паспорта и гражданства. А по чувству. Наши американские или европейские – приживалы. Здешние – свои. И вся иерусалимская экзотика с ее двумя базарами (еврейским и арабским), двадцатью двумя конфессиями, с верблюдами и пейсами, с пальмами и кактусами, с мечетями, могендовидами и крестами – все это для наших здешних такое же свое, каким были для них когда-то Кремль с Василием Блаженным или Нева с Петром на бронзовом коне. Вот почему Израиль не заграница.

И немало есть знакомых, которые, приехав поначалу в Израиль, потом переехали в какую-нибудь Канаду, и вот, угнездившись в Торонто, прочно и навсегда, они ежегодно в отпуск ездят на родину – где с наслаждением погружаются в любимый иврит, а заодно в Средиземное – Красное – Соленое (оно же Мертвое) море. А? Сорок лет в России, двадцать лет в Канаде, а между ними всего-то лет пять в Израиле. И все-таки родина – он.

Что меня сразу пронзило, это что Израиль – рукотворная страна. Вечнозеленый рай, широкой полосою идущий вдоль средиземного берега от Тель-Авива до Хайфы, полный прудов, полных рыбы, шумящий эвкалиптами и цветущий миндалем. Пронизанный тремя скоростными автострадами – короче, текущий медом и млеком – он весь устроен евреями на месте длинного гниловатого болота, плодящего болезни и мошкару.

Хвойные леса, окутавшие Израиль от севера до Иудеи, все посажены евреями. Огромные плантации, малахитовыми прямоугольниками лежащие меж холмами, выдают по два урожая в год – и все это благодаря щедрому солнцу и капельному орошению. Это когда вода с питательным раствором подается через длинные тонкие черненькие шланги каждому корню каждого фрукта-овоща-злака, образуя влажное пятно, достаточное для его насыщения, а спустя время подается опять, по команде компьютера. Почти стопроцентный КПД – в отличие от знакомого нам арычного полива, который больше половины воды просаживает мимо цели. Небось, капая на хлопок по-израильски экономно, возможно было сохранить Аральское море. До которого ни Аму, ни Сырдарья не смогли дотащить свои желтые воды, расхищенные по дороге хлопкоробами для победных отчетов перед Москвой.

Неискоренимая привычка людей – ради сегодняшней пользы жертвовать будущим. Например: ради тысячи капризных баб истребить всего соболя. Или прошлым. Например, ради десятка гаражей разорить старинное кладбище.

Буковский в каком-то интервью сказал, что сейчас интереснее всего живут Россия и Израиль. То есть, как я понял, обоих отличает интенсивность событий, противоречий и перемен, конфликтная напряженность, высокий общеэнергетический градус жизни – нет, все-таки не держится сопоставление: чувство симпатии к Израилю перевешивает чашку с чувством боязни и жалости по отношению к матушке Руси. Потому что Израиль действительно в кольце врагов, а матушка – как всегда, враг самой себе.

Хотя в Израиле то же самое сплошь говорят и об Израиле, главным образом, наши «русские». Что он губит себя непрерывными уступками, что стремительно движется к самоуничтожению. Что через пять (или десять, или тридцать) лет не будет на карте мира этого государства. Но пессимизм прогнозов сильно расходится с наглядной кипучей жизнью, всегда готовой к празднику, как и к отпору.