И явится цербер

– Хорошо, вот мой номер, – Грей дал мне визитку, где красивым каллиграфическим подчерком были написаны его имя и фамилия, а рядом номер телефона.

Я бросила визитку в сумку и, как только осталась одна, принялась просматривать записи в тетради. В ней обычно записывали посетителей архива на всякий случай. А вдруг документ какой пропадёт. Должен же будет потом кто-то ответить за это.

«17.03, 20.04, 03.05, 27.06». Напротив этих четырех дат стояла фамилия дяди Алена.

– Так часто бывал в архиве? – я закрыла тетрадь и убрала её обратно. – Что же ты здесь искал и почему мне об этом не сказал? – я нервно постучала по столу. У меня снова появилось ощущение, что от меня что-то скрывали. Гадкое чувство.

И ладно бы отец… но этот старик! Обычно, если ему нужна была помощь, он всегда мне звонил, даже если я была в университете. Нет, конечно, вполне возможно, что он искал информацию для Грея, но разве в таком случае он не мог воспользоваться альтернативой и заплатить работнику архива за нужную информацию? К тому же… четыре месяца подряд ходить сюда... Даже если бы он сам искал эту информацию, то максимум дня два потребовалось бы. Старых газетных статей у нас не так много, и они хорошо выделяются зелеными папками, в которых хранятся. Там обычно лежат все газетные вырезки за определенный промежуток времени. Просто порой их просматривать… это сплошная головная боль.

Некоторые из них бывают слишком старыми, приходится очень осторожно их листать, настолько, чтобы они при этом не рассыпались. У нас же здесь, к сожалению, нет датчика влаги, чтобы точно знать, можно ли документ взять и просмотреть без риска, что бумага после этого испортится. Сколько в результате из-за этого пропало здесь документов… Но опять же: архив старый, дела до него никому нет.

Никому, кроме последнего старого работника, которого я замещаю летом. Он, к несчастью, знает точное число некоторых документов и всегда, когда мне нужно уезжать, всё подсчитывает. Вот именно поэтому я и считаю, что поиск определенной статьи – это сплошная головная боль для меня. Если же хоть одна газетная вырезка пропадёт… этот работник будет всю жизнь меня доставать, а не меня, так моего отца. Мол, воспитал такого «хорошего» человека… нечего сказать.

– Надеюсь, всё обойдется, – я встала и пошла искать статью, взяв с собой телефон. Я решительно была настроена позвонить в обед отцу и выяснить, как идёт поиск убийцы дяди Алена.

За четыре часа я просмотрела много старых статей, пару реестров домов, которым уже несколько сотен лет, но пока нигде не нашла нужной Грею информации.  «Он точно уверен, что дядя Ален именно в нашем архиве нашел упоминание о его предке?» Я решила посмотреть ещё одну стопку газетных вырезок за 1690 – 1750 годы и пойти в кафе перекусить. Полдень уже давно миновал, я слишком задержалась сегодня в архиве, а мне ещё нужно успеть застать отца во время перерыва. А то он, как обычно, скажет: «Извини, дочь, подозреваемого привезли». И повесит трубку.

Я осторожно просматривала содержимое папки, так как бумага здесь была более старой. Того и смотри, и рассыплется. Всё же этим газетам было более 250 лет.

– Здесь нет, тоже нет. Зачем я вообще этим занимаюсь? – я покачала головой, аккуратно листая статьи. – А это что? Что она здесь делает? – в середине папки я нашла довольно свежую газетную вырезку. Судя по бумаге, ей было лет десять.

На такого рода вещи у меня глаз был намётан. Я с легкостью могла определить, сколько бумаге лет, только лишь по её одному виду, а ещё по тому, как шуршит страница, какие заглавные буквы использовались в тексте. Не зря я два последних года ходила на спец факультатив в университете. Там мы много чего изучали, в том числе,  как определить возраст бумаги.

Я достала обнаруженную газетную вырезку и убрала папку, после чего стала читать статью. Упоминалось о паре, у которой семнадцать лет назад погиб ребёнок. Фамилия пары была точно такая же, как у моей семьи, и инициалы погибшего ребенка… если мои сократить, то они с легкостью совпадут.

– Это какая-то шутка? – я второй раз перечитала статью, не зная, что и думать.

Возможно, здесь писалось о наших однофамильцах. Ведь я живая, а значит речь идти никак не может обо мне. Разве что у родителей в то время был второй ребенок. Сестра-близнец? Это был полный бред. Я точно уверена, что являюсь единственным ребёнком в семье. Или же… Взгляд мой упал на чёрно-белую фотографию ребенка. Я моргнула. Девочка, точная копия меня в детстве, смотрела на меня с газетной вырезки и ярко улыбалась. Кажется, я помнила эту фотографию. Она ещё висела у нас на стене у камина.

 Я отбросила статью, как будто она вдруг превратилась в ядовитую змею. И кое-как, выйдя из оцепенения, набрала отца.

– Валери, что-то случилось?

– Пап, ответь, только честно. Я единственный ребенок в семье? – статья даже на расстоянии  нервировала меня.