И коей мерой меряете. Часть 3. Ирка

Тот, что похож на воробья, наклонился над краем, свесив вниз большую круглую голову, так что пушистый капюшон вдруг сполз и накрыл бы лицо, если бы не помешали оттопыренные прозрачные уши. Он грустно смотрел вниз на процессию, ползшую по старому кладбищу и прямые фигуры двух похожих друг на друга женщин. Одна была большой и полной, вторая – поменьше, с рыжеватыми взлохмаченными волосами. Женщины грустно брели последними, похороны уже закончились, начинался дождь. А Воробей держал корзинку с шарами, разными, разноцветными, яркими, но доставать оттуда шарик не спешил. Потом вздохнул и вытащил из кармана серый, тяжелый, как камень шар. Подумал еще немного, размахнулся и швырнул, стараясь попасть в лохматую. Но та, что покрупнее, вдруг, в последний момент, загородила маленькую своим телом и шар, раздувшись, как мыльный пузырь, опустился на неё и лопнул.

– Ты не прав! А еще куратор! Судишь, то чего не понимаешь! Судишь то, что трудно судить даже Ему! Неразумных судишь, как разумных. Хотя…

Мастер Мер схватил за шкирку съежившегося куратора и оттащил от края.

Глава 18. Камасутра

Запах сухих трав, легкий и пряный будоражил голову, будил воспоминания, горячил кровь. У мамы на даче, которую она неожиданно для нас купила в тех полузабытых было, степных краях нашего детства, я всегда чувствовала что-то, единственно правильное, настоящее, исконное. От этого воспоминания мне становилось и сладко и больно, больно до щипучей рези в глазах. Но я не понимала, что это… В моей, ставшей за последние годы чёткой, уже совсем взрослой голове, всё было отлажено, разложено по полочкам, протерто тряпочкой до блеска и расставлено по ранжиру. Дочь, муж, семья, школа, работа, аспирантура… Да ещё, к несчастью открывшийся Машкин музыкальный талант! Он не давал нам ни секунды покоя, всё свободное время мы с дочкой пилили на фортепиано, я – с трудом подавляя зевоту и усталость, Машка – отвращение.

Безумств я больше не совершала. Вернее была пара-тройка, но это было так… не безумства, скорее мечты – вырваться, взлететь, сбежать – попытки глупые и безуспешные. Встречи с Сергеем на институтских посиделках, романчик с аспирантским доцентом, еще что-то, темное, муторное. Ощущения от этого всего были похожи на небольшие ранку, на случайные порезы слишком острым ножом, которые тяжело и долго затягивались и оставляли в душе только грязь и досаду. И стыд. Перед мамой, которая смотрела мне прямо в душу своими зеленющими, не потерявшими с возрастом цвет глазами, и взгляд её был похож на рентген… Она молчала… Она все понимала… Она сама была такой…

То, что у меня мамина, мятежная душа – я чувствовала. Но особенно понятно мне стало это лишь однажды. Машка тогда еще была маленькой, года два, не больше. Была весна в том её начале, когда еще только ощущение, синий свет и фиолетовые тени на воглом снегу, запах свежести и воды выдают её скрытное присутствие. Легкое брожение в мозгах, странное чувство свободы мучает и манит, кажется можно легко сбросить с плеч серое покрывало обыденности и вырваться в потрясающе яркий мир.

Мама позвонила из автомата, голос её был странным, он дрожал и срывался, я даже не сразу узнала её. Она попросила выйти на улицу и я, не спрашивая зачем, быстро нахлобучила на Машку нехитрые одежонки, накинула пальто, схватила санки, чтобы побыстрее тащить своего карапуза, и помчалась на улицу. Рядом с домом был каскад прудов, когда-то за территорией ухаживали, теперь же, среди заброшенных аллей, залитых предвесенней грязью, лишь кое-где остались недоломанные лавки.

Я издалека увидела её. Больше никто не мог иметь такую гордо посаженную, красивую голову, такую королевскую осанку большого тела. Она сидела на ближайшей лавочке, совершенно одна, среди ледяного безвременья неначавшейся ещё весны и, казалось, больше в целом мире -нет никого! Только она, я. И Машка. Нас трое. Всего.

Я, пролетев, как на крыльях оставшийся кусок пути, протащив за собой тяжелые санки с вцепившейся в них, и выпучившей глаза от восторга и скорости дочки, наконец плюхнулась рядом. Жадно вглядываясь в мамино лицо, я почти кричала – «Что? Мама! Что случилось?»

Но мама уже успокоилась. Она смотрела на меня с обычной, затаенной усмешкой, и только по легкому дрожанию побледневшего рта, можно было догадаться – буря была! Только нам о ней знать было не обязательно!

– Что ты взбутененилась так? Неслась зачем? Я бы подождала, все равно погулять надо.

У меня пот тек по спине, несмотря на неприятный, пронизывающий ветер, я открыла было рот, но спокойный, останавливающий мамин взгляд не дал моему взрыву бабахнуть.

– Я просто соскучилась, да и время было. Когда вас ещё увижу, занятые все. Всем некогда. Пройдемся и пойдем чай пить к вам. Руку давай.

Мы долго бродили, прячась между домами от ветра. И только по холодной и непривычно жесткой маминой руке со слегка подрагивающими пальцами я понимала – не всё хорошо.

Но что тогда случилось, что она искала, что хотела сказать и что так рвануло её душу – я так и не узнала никогда…

***