И коей мерой меряете. Часть 3. Ирка

– Не лезь! Особенно, когда у неё нож. Там знаешь, какая силища. Я как-то раз с ней в машине осталась, ребята на рынок пошли. Так, думала, не удержу, машина ходуном ходила. Страшно это, Ир. Как будто дьявол в неё вселяется. Знаешь же, что я не верю в эти вещи. Но поверишь тут…

Девочка медленно и методично нарезала овощи. Ровненькие, тоненькие кусочки она колбасками укладывала в миску. Отходила, рассматривала, прищурив красивые глаза, снова подходила. И резала, резала… Мы с мамой смотрели, как завороженные, у меня было ощущение нереальности, неверности происходящего, даже свет на веранде казался нездешним, странным. Наконец, она дорезала последний огурец, швырнула нож в сторону, так что он вонзился в столешницу и запружинил, чуть зазвенев. Плюхнула из банки майонез, перемешала. Достала тарелки. Потом вдруг посмотрела на нас, резко, как будто только заметила. Мы затаили дыхание, и совсем замерли, обалдев. Наверное, сейчас я бы сделала всё, что она сказала, пошла бы за ней, как за Гансовой дудочкой. Но очарование разрушила Ольга, с силой грохнув чем-то у двери. Девочка вздрогнула и бегом пронеслась мимо, взлетела по лестнице, оставив за собой шлейф непривычного, острого в теплом утреннем степном воздухе, больного запаха.

– Представляешь, Оль. Ведь она сама сделала салат!

Мама смотрела на Ольгу большими глазами, она даже слегка побледнела от напряжения и веснушки на белой коже стали ярче, будто проявились.

– Так она много чего сама делает, Ангелина Ивановна. Может даже тесто замесить, если на неё найдёт. Откуда берётся, сама не понимаю.

– За тобой наблюдает, может…

– Да вроде и не замечала. Хотя, может, конечно.

– Хозяюшка, смотри ты. Кто бы мог подумать…

– Да уж. Беда в том, что она делает только то, что сама считает нужным. Нас нет в её жизни, никого нет. Я всё время думаю – неужели она там одна, в своём мире? Или есть кто?

Ольга тяжело села напротив мамы, вздохнула. Она сильно изменилась за эти годы, постарела, осунулась.

– Устала я. Не могу больше. Хотела в интернат её отдать, муж наотрез. А с ней страшно становится, ей мысли не предугадаешь. Да и Ляля боится её. Уже дома с ней не остаётся, говорит – старше стану, уеду от вас.

Мама молча слушала женщину, чуть шевелила губами, как всегда бывало, когда она очень хотела что-то понять.

– Вот и отдыхай! Пока нас здесь вон сколько, все помогут. И Рита так нежно к ней относится, и Борис. А уж Владимир Иванович совсем души не чает. Ей легче здесь, тебе не кажется? Живи до осени, не спеши. Успеешь в свою Москву!

На веранду вошла Рита, дядь Борина жена молча присела, пригорюнилась, погладила Ольгу по руке.

– Всё образуется, детка. Всё потихонечку. Вон, смотри, она с Борькиной кошкой как играет. Как здоровенькая. Всё будет хорошо.

Ольга смахнула слёзы, порывисто встала и ушла к себе.

***

Я вышла во двор, опасливо посмотрев в сторону девочки, прокралась в беседку и спряталась за увивающими навесы зарослями фасоли. Я боялась этого ребёнка, и мне было очень стыдно перед мамой. Но пересилить себя у меня не получалось, поэтому я старалась по максимуму избегать контакта и оберегать от него свою Машку. Мама же, наоборот, старалась девочек сближать. Это вызывало у меня жуткое неприятие, и мы скандалили, сильно и, часто, некрасиво. Кроме того, мне до слёз было жалко Ольгу, я просто на своей шкуре ощущала весь ужас её жизни. Но и по этому поводу мы не находили с мамой общий язык – она женщину не жалела. Навсегда расставленные приоритеты делали любого ребёнка в её глазах – только правым, без нюансов и отступлений. Я этого не понимала…

***

Кто-то постучал в ворота. Мы с Машкой увлеченно собирали малину и не собирались отвлекаться от своего сладкого занятия. Машкина физиономия была уже покрыта плотным малинным слоем, но это совершенно не мешало ей набивать рот все новыми и новыми горстями, попутно разжимая мне руку и засовывая теплую мордочку в мою ладонь, в поисках особо вкусных ягод.

На участке царило благополучие и нега, жаркое Саратовское солнце наконец плюхнулось за ивы, поближе к воде, и все облегченно вздохнув, занялись делами. Инна тихонько играла с кошкой, как всегда. Она тонкой палочкой прочерчивала идеально ровную линию на земле, ждала пока кошка попытается лапкой её схватить, быстро всё стирала и опять прочерчивала. Так они повторяли снова и снова, и мне казалось, что кошка тоже не совсем в себе.

Стук в ворота нарушил тишину и благость нашего вечера. К отцу, за какими-то инструментами, явились два соседа, расхристанные от жары и приличного шафе, видно с устатку. От них за километр несло пивом и воблой, в руках старшего была миска с красивыми, сияющими в вечернем свете, как лакированные, яркими яблоками. Что пришло в их прожаренные головы, трудно сказать, но один, пока отец возился в сарае, прямиком отправился к Инне.

– Привет, дитя! Яблочка дать тебе, красавица?

Ольга настороженно насупилась и двинулась было по направлению к дочери, но мама останавливающие приподняла руку.

– Подожди, Оль. Вы её совсем общения лишили, может ей его и не хватает. Не лезь, вдруг она отзовется.