«…и компания»

— Полюбуйтесь-ка! Вы-то не Лефомбер. Не голубая кровь. Вернее — полуголубая. Взгляните, как ее трясет, а? Ее не остановить за все сокровища Вандевра. Быть здоровым, никогда ничем не болеть, беречься с юности, как пятидесятилетний старик, и в результате — вот вам. Зато мой папаша разыгрывал из себя денди вместе с Барбэ д'Орвильи[33], а дед был первым хлыщом в императорской гвардии. Внук может гордиться. Смотрите! Смотрите! Забавно? А у вас не дрожит? Хотя у вас в жилах только зимлеровская кровь.

Гектор по-прежнему не отводил глаз от своей руки и даже не взглянул на гостя. Жозеф машинально хотел было тронуть свою кисть, но застыдился и засунул обе руки глубоко в карманы.

— Гектор, Гектор, дружок, да бросьте вы эти глупости. У кого из нас не дрожали руки хоть раз в жизни? Вы просто вчера немножко кутнули.

— Клянусь вам, нет! — воскликнул молодой Лефомбер, быстро вскинув на гостя глаза… — Клянусь вам, что с того самого раза… вы помните…

Жозеф покраснел.

— Помню… В конце концов эта самая дрожь не помешает вам дожить до ста лет, да и вообще чему она может повредить? Рука папаши Зимлера тоже дрожит…

— Да, но она не дрожала, когда ему было двадцать восемь лет.

— Должно быть, не дрожала. Но он плотничал, и еще как. Послушайтесь-ка моего совета, Гектор… Вставайте в пять часов утра и перепилите вязанку дров, прежде чем идти на фабрику; ручаюсь, что через месяц вы и думать забудете обо всех этих пустяках.

Гектор пожал плечами, и вдруг голос его сорвался, он почти завизжал:

— Вы, стало быть, не понимаете, что это значит? Не понимаете? А это значит следующее: через десять лет — палата для буйнопомешанного или колясочка, и лакей будет утирать мне платочком слюни. Тут расплата за все. И за моих блестящих предков, передавших мне дурную кровь, и за проказы их во времена Реставрации, за пригородные балы в Со и за кутежи Второй империи. Я конченый человек, — повторил он уже спокойнее. — Хватит об этом. Тема не из приятных. Кто вспомнит обо мне через сотню лет? Присядьте, мой друг. Я битый час продержал вас на ногах. И скажите, какой добрый ветер принес вас сюда в столь необычное время?

Гектор дружески пожал руку гостя и усадил его на стул. Он встал; из-под длинной ночной рубашки торчали худые белые волосатые ноги. Не будь на нем этого поистине комического наряда, самого нелепого из всех, что носят сыны Адама, — вид и манеры молодого Лефомбера сделали бы честь самому требовательному салону.

— Нет, спасибо, я не сяду. Я, видите ли, пришел… Хотя сейчас не время об этом говорить.

— Вот, ей-богу, чудак! Садитесь и рассказывайте.

— Я тороплюсь. Меня ждет экипаж.

— Вы уезжаете? В понедельник утром?

— Да, уезжаю — в Лондон.

— Что за нелепица!

— Вы совсем успокоились? Тогда я вам сообщу одну вещь… Только вам одному — этого никто не должен знать, кроме нас двоих: Вандевр пропал.

— Действительно, новость!

— Ладно. Подождите. Мы перестраиваем дело.

— Что? А-а… Чудесно. Вы совершенно правы. Как всегда, верны себе. Другого выхода, впрочем, нет. Но надо еще смочь.

— Вернее — захотеть.

— Правильно!

— Послушайте меня, мой дорогой, давайте кончим. Все эти тонкости мне надоели и, признаюсь, даже смущают меня. Как говорит мой папаша: «Это не по моей части». Я забежал к вам на минутку сообщить, что я уезжаю в Англию, приходится так или иначе выкручиваться. А выкрутиться можно, только выпуская цветные сукна, всякие новинки, черта, дьявола. Я хочу подобрать небольшую коллекцию английских образцов, хоть из-под земли выкопать опытного и знающего человека и постараться сделать все, что возможно в теперешнем положении. Хотите быть моим, так сказать, компаньоном? На двоих места хватит и… и… мне просто больно смотреть, как вы идете ко дну.

Гектор Лефомбер поднялся.

— Дорогой мой Зимлер, вы действительно изумительный человек. Тайну вашу я сохраню, будьте спокойны. Буду все время думать о вас и никому не скажу пи слова. Поезжайте в ваш Лондон и не заботьтесь о нас.

Жозеф не знал, что делать, — обижаться или негодовать.

— Вы бредите.

— Ничуть. Это страшно просто, и вы сейчас все поймете. Вы молоды…

— Я моложе вас? — воскликнул Жозеф, с удивлением взглянув на худощавого Гектора.