«…и компания»

Ипполит с Сарой и слышать не хотели ни о каких прогулках. Вместе с Яковом Штерном они из окна наблюдали за отъезжающими. Дядя Вильгельм Блюм заявил, что, учитывая состояние своих дел, он не может терять половину рабочего дня. Однако он обещал часам к пяти присоединиться к ним в лесу.

Кабриолет, осев на рессоры, врезался колесами в черную пыль, и на минуту всех охватило сомнение, может ли кляча стронуть его с места. Дети подняли дикий крик:

— Вперед! Эй, тащи, тащи!

Но дядя Миртиль быстро положил этому конец, скомандовав:

— Тише, дети! Тише!

Сам дядя Миртиль, в негнущемся, словно жестяном, рединготе и шелковом цилиндре, сидел, выпятив грудь и сложив руки на серебряном набалдашнике грушевой трости, как живое воплощение коммерческого благолепия.

Наконец колеса запрыгали по шоссе, и кабриолет исчез за поворотом. Тетя Минна, Элиза и Гермина еще долго махали старикам на прощанье платками, и даже Гийом махнул в их сторону рукой, не спуская, однако, глаз с дяди Миртиля и ловя каждое изменение в выражении его лица. Лукаво улыбаясь, дядя Абрам искоса наблюдал за всей этой сценой.

V

На подъеме, ведущем к вокзалу, кляча пошла шагом. Вениамин повернул к Жозефу насмешливое лицо.

— Ну что ж, фабрикант, значит, можно тебя поздравить?

— Можно, — коротко ответил Жозеф, не спуская пристального взгляда с лошадиного крупа.

— А знаешь, для первого года это очень недурно.

Жозеф это знал. Он знал даже, что к тому чувству, которое охватило их всех позавчера, меньше всего подходит определение «недурно». Он покачал головой и печально ответил:

— А ты все такой же, Вениамин, не меняешься.

Тот тряхнул своей круглой рыжеволосой головой.

— А чего ради, Жозеф? Я просто хочу сказать, что, учитывая ваши условия, возможности, окружающих вас людей, вы неплохо справились с делом.

— Ну а как ваши дела? — осведомился Жозеф, желая переменить разговор.

— Идут помаленьку. Учитывая наши условия, возможности, окружающих нас людей, работаем с божьей помощью.

«Не желает ничего говорить. Ну и пусть!» — обиженно подумал Жозеф и замолчал.

Дети следили за разговором старших, поворачиваясь то к дяде, то к Вениамину. Их симпатии были явно на стороне Жозефа.

Кабриолет визжал и скрипел на все лады. Прохожие с удивлением оборачивались. Жители Вандевра привыкли, что эльзасцы целыми днями сидят у себя на фабрике, а тут они вдруг веселятся, да еще на улице. Какой-то мальчишка затянул:

— Наш Гидал едет на бал!

Торговцы выбегали на порог своих лавчонок. Жозеф в роли кучера вызывал смех и недвусмысленные замечания. Округлости Элизы заслужили ей несколько комплиментов.

Господин де Шаллери, неожиданно повстречавшийся им у железнодорожного переезда, отвернулся, ускорил шаг и свистом подозвал к себе свою шотландскую овчарку, которая неосмотрительно принюхивалась к этим жалким людишкам. Рыжий Вениамин зорко, по-обезьяньи, осматривался по сторонам. Он пожал плечами.

— Обыкновенная история. И в результате одно вытекает из другого, как припев из песни.

— Я тебя не понимаю.

— Чего же тут не понимать? Здешний край гроша ломаного не стоит… Здесь всё рассчитывают и выверяют заранее. Это не жизнь, а какая-то сплошная геометрия. Ты вкладываешь в дело капитал, ты начинаешь строить, ты привязан к своей фабрике, как удавленник к веревке, ты не разгибаешь спины в течение триста пяти, шести или семи дней в году (не забудь воскресенья и праздничные дни) и ты торжественно получаешь доход, предсказанный еще великим Нострадамусом[11]. Ловкость рук и никакого мошенничества! Да разве это жизнь? Ты заметил вон того франта с его трехкопеечной английской дворняжкой и с пробором на затылке? Ты видел, как он воротит нос? Я его не знаю, но готов пари держать, что через десять лет вы его разорите. Это математически точно; впрочем, это видно по его лицу. Семнадцать тысяч в нынешнем году — это недурно. На следующий год — пятьдесят тысяч, а через десять лет у вас будет оборот в пять миллионов, и тогда на каждого из вас придется уже по двести тысяч франков. Поверь, так оно и произойдет, если даже вы все будете плевать в потолок — и ты, и твой папаша, и твой дядюшка, который торчит здесь у меня за спиной и подсчитывает миллионы. Потому что эта страна старая и все идет здесь своим ходом, по раз заведенному обычаю, и будет так идти до скончания века. Вот почему мне здесь скучно, вот почему нас побили немцы — народ более молодой, и вот почему немцев победят американцы, еще более молодой народ.

Он громко расхохотался и повернул свой картофелеобразный нос к Жозефу, который буквально задыхался, слушая эти речи.

— Держи правей, очкастый погоняла, или эти аристократы, скачущие во весь опор, опрокинут тебя в ров вместе со всей твоей фабрикой! И не вешай головы. То, что я говорю, известно всему миру.

Жозеф покорно взял вправо. Но когда вы уже освоились с мыслью, что все — лишь пустяки по сравнению с достигнутым вами, не так-то легко видеть гибель своих надежд.

Они выехали на косогор, и Жозеф пустил лошадь рысцой; он не без удовольствия вслушивался в пронзительный скрип колес, заглушавший слова Вениамина.