«…и компания»

— А вы часто видитесь с братом? — спросил Жозеф. Этот кавалерист начинал ему определенно не нравиться.

— Нет, не особенно. Он много охотится с дворянами и дворянчиками. А потом вы забываете об интригах — они отнимают у этих господ большую часть времени. Стоит двум-трем мальчикам собраться вместе, чтобы позлословить насчет Гамбетты[19], и они уже слывут у себя в полку заговорщиками.

— Но ведь ваш батюшка, кажется… — тревожно осведомился Жозеф.

— Папа? В прошлом году он был кандидатом от республиканцев. Во время переворота[20] он даже с неделю отсидел под арестом. Смотрите, вот здесь жандармы ждали в засаде, а на этой дороге они арестовали папу и дядю Жюльена, когда те возвращались с охоты на куропаток. Нет, папа больше годится в заговорщики, чем брат, — заключила она смеясь.

Жозеф был неприятно поражен насмешливой манерой, с какою девушка обсуждала самые грозные мужские предприятия. Неужели придет и его черед пасть под ударом этой иронии? Добродушия, звучавшего в ее голосе, он не заметил. Подобная бойкость суждений сбивала эльзасца с толку. Жозеф Зимлер вдруг вспомнил, что доныне женщина рисовалась ему в образе существа скромного, молчаливого, хрупкого, но весьма требовательного, — и в этом была своя прелесть.

Ни один изгиб этих мыслей не укрылся от Элен. С невольным чувством облегчения и досады она пробормотала:

— Слава богу, и он — как все!

Но Жозеф не был как все, — впрочем, и фирма Зимлеров тоже, — он принадлежал к числу тех людей, которых неизвестное и манит и пугает. Не надо забывать, что Вениамин, отправившийся в Новый Свет, приходился Жозефу двоюродным братом, а Гийом, бесстрашно подписавший купчую на фабрику Понсэ, был его родным братом. И еще одно отличало Жозефа: сколько бы он ни старался постичь окружающее рассудком, душа его, даже когда он заходил в тупик, была открыта всем новым впечатлениям.

И сейчас им полностью владели два впечатления: первое и основное — опьяняющее присутствие этой девушки. Все было откровением, неожиданностью. Общение с Герминой, Элизой, Минной, даже Сарой — с этими добродетельными хранительницами семейного очага — не могло, конечно, служить прологом к этой неожиданной встрече.

Кроме того, «дорогая Ренэ» отнюдь не преувеличивала, сравнивая Элен с «Бескрылой победой». Элен была красавицей. Она обладала даже такой роскошью, как безукоризненная кожа, и еще чем-то неизъяснимо притягательным, чего не в силах были уловить римляне в греческой скульптуре. Гибкость, сила, гармония жестов («взгляд Минервы, стан Венеры Амазонской», — добавляла все та же старая подружка), где женственность проявляет себя в том, что подчас кажется неженственным у других.

Но такого рода достоинства никак не соответствуют последней моде дня, какова бы ни была эта мода и каков бы ни был этот день. Поэтому любой мужчина, взвесив качества мадемуазель Лепленье, тут же пугался. «Элен умрет в девушках», — сказала на смертном одре госпожа Лепленье «дорогой Ренэ». А ведь не было случая, чтобы покойница при жизни хоть раз ошиблась.

Что касается Жозефа, то ничто не препятствовало ему наслаждаться прелестью Элен со всей непосредственностью и душевной простотой.

Вот почему, когда он поддался было неприятному впечатлению, простой жест, каким девушка окутала шалью плечи и шею, отозвался в самых потаенных глубинах его существа. И из этих глубин вырвался безмолвный крик. Сердце его забилось.

Однако чувство непрошедшей горечи заставило его заметить довольно сухо:

— Я, видите ли, не получил никакого образования. У меня просто не было времени интересоваться подобными вещами.

— И я вас прекрасно понимаю. Это самое бесплодное занятие.

— По поскольку вы республиканка, у вас есть на этот счет вполне определенное мнение…

— Вы правы, — согласилась она, не скрывая улыбки. — Только у меня это скорее инстинкт, я просто следую велениям крови Лепленье.

— Но ваш брат…

— Роялистские взгляды моего брата перешли к нему вместе с той малой толикой крови Вильпэнов, которая течет в наших жилах.

— Вильпэнов?

— Моя мать была урожденная Вильпэн. Но она целиком пошла в мою бабку. Та была из буржуазной семьи. А чистокровные Вильпэны верят только в то, чего требует хороший тон.

— Вы, значит, старинного рода? — после небольшой паузы простодушно осведомился Жозеф.

— Да, из рода судейских крючкотворов. У всех нас склонность к писанине. Но ведь, по-моему, все люди — весьма старинного рода.

— Это, конечно, так, — поспешил согласиться Жозеф и покраснел до ушей. — Только мне кажется, это не столь ж важно.

— Потому что всякие рассуждения о том, откуда и от ого мы унаследовали наши недостатки и достоинства, только мешают заниматься как следует делом.

— Поэтому не вздумайте искать среди нас людей действия — вы их все равно не найдете.

— Я полагаю, — продолжал Зимлер-младший, снова ужасно покраснев, — что вы тоже считаете дело самым лавным в жизни?

«Как он наивен!» — подумала мадемуазель Лепленье и заметила серьезным топом:

А он, встретив взгляд ее глаз, в эту минуту особенно снисходительных и живых, окончательно потерял голову.