- Идите нахер, пойду на астрономию, - обиженно буркнул Уэй, бросая осточертевшую ему утку и выходя из кабинета.
- Давай догоняй его, а то он натворит ещё что-нибудь, - кидая мне штаны, сказала медсестра.
Моя жизнь становится слишком цикличной, и вслед за чередой неудач обязательно проявится что-то хорошее. Я думал, что всё наладится.
Я просто ещё не знал, что это только начало.
День двадцатый. Хитросплетения, интриги и немного мании величия.
Честно говоря, ни разу я еще не видел маму в таком состоянии. Халк крушить, Халк ломать, Халк детей убивать, Халк рыдать от безысходности. Одновременно хотелось и падать ей в ноги, рассыпаясь в извинениях, и истерить с воплями "Это я, что ли, виноват?", и просто забить на все, считая прыгающих через заборчик овечек в голове.
- Я уже не знаю, как с тобой бороться, не знаю, как и от чего тебя защищать, - мама уронила голову на руки, тяжело вздыхая. Я, как провинившийся, не имел права садиться за стол. Умру голодным, как несчастный африканский ребёнок.
- У тебя всегда кто-то крайний. Кто-то, но не ты. Пора бы уже начать искать причину в себе, а не в других. - Ну, началось. К первому уроку я точно не успею. Это, конечно, не так уж и плохо, но, честно говоря, лучше я бы отсидел эту дурацкую литературу в компании опасного во всех смыслах учителя и не менее "во всех смыслах" Уэя, чем стоять здесь и чувствовать себя вселенским злодеем номер один.
- Мам, я так опоздаю, - осмелился наконец заметить я. В ответ меня лишь одарили полным боли и страданий взглядом. О, Господи.
- Ты меня совсем не слушаешь? – А вот с этого момента можно действительно отключаться: ничего путного мама уже не выдаст, поэтому остаётся только стоять и ждать, когда потоки обвинений во всём на свете наконец иссякнут.
Скрыть от мамы вчерашнее происшествие я не смог по одной простой причине, которая, завалившись ко мне домой, сожрала всё печенье, которое смогла найти, и параллельно выдала всё несчастной женщине, причём во всех красках расписывая моё эпичное падение и последующее лечение в, так сказать, полевых условиях. Мама, собрав всё имевшееся в доме успокоительное, решила поставить рекорд по его пожиранию. Наверное, она думала, что чем больше она его съест, тем более ужасным и бессердечным я себя почувствую, глядя на эту картину маслом «Несчастная мать-одиночка заедает проблемы единорожьей дозой валерьянки». Наивная. Джерард же в свою очередь смог избежать кровавой расправы, ибо удрал от меня в мою же комнату и вышел в окно. Для него это, конечно, норма, но я всё никак не могу привыкнуть к его обезьяньим наклонностям.
Я просто поражаюсь этому человеку.
… На первый урок я, естественно, опоздал. Правда, стоило мне войти, как на меня воззрилось двадцать пар недовольных глаз, владелец одной из которых при этом ещё и многообещающе играл бровями, зная, как меня это бесит. Сев за свою парту и хотя бы ради собственного морального удовлетворения пнув ногой Джерарда, я попытался сконцентрироваться на уроке. Как ни странно, сегодня мистер «давай поговорим о твоей успеваемости в моём кабинете» был на удивление тих. Хотя, в его случае «тих» и «зол» - почти синонимы, так что лучше лишний раз на себя внимание не обращать: не дай Бог его злоба вызвана слишком затянувшимся одиночеством. По школе уже пошёл слушок, что кто-то там где-то там вроде как видел этого нашего Дон Жуана с каким-то «златокудрым юнцом» из нашей параллели. Но, естественно, сказанное устами чирлидерши не есть правда ни в коем мыслимом и немыслимом случае, - как выразился бы Уэй, как всегда по-бабски отставив ногу и оттопырив указательный палец вверх.
- Эй, Айеро, - подал голос Джи, оборачиваясь и глядя на меня из-под чёрных косм.
- Чего тебе, утка? – улыбнулся я в ответ. Уэй тихонько матернулся под нос, так, чтобы я не услышал, но понял, что он зол.
- Надо поговорить.
Так, а вот это мне уже не нравится. Слишком уж он серьёзный.
- Интересно, о чём, - на самом деле мне было нихуя не интересно, а точнее, я боялся того, что он сейчас скажет, но если бы я просто промолчал, этот ненормальный состроил бы щенячью рожу и обиделся, притом его обидка оставила бы в будущем на моём бренном теле пару синяков.
- О твоей «девушке», - последнее слово парень выделил с таким отвращением, будто у него на языке был огромный и противный прыщ, который назывался «девушка».
Так, ясно, опять он свою шарманку достал. Ничем хорошим это не кончится (странно, что я этого не заметил тогда, когда вообще с ним начал общаться), поэтому придётся подготовиться к худшему. Хотя, худшее в исполнении Уэя может навсегда лишить меня не только девушки, но и невинности со всем прилагающимся.
Блять.
О чём я думаю.