И маятник качнулся…

Я услышал то, что вызывает у меня нездоровое стремление предложить помощь. Из тихого скрипа старческого голоса наружу выглянуло отчаяние. Это чувство бывает разным. Горестным, диким, яростным, усталым, растерянным. В каждом случае рецепт борьбы с таким противником — свой. Признаюсь честно: я бы не рискнул столкнуть с настоящим отчаянием свои нелепые попытки сделать мир лучше. Кое-какие недуги лечатся тем же, чем были вызваны, это известно каждому лекарю. А поскольку из меня целитель — как… Ну, скажем, как из гнома — моряк… Хватит о грустном!

Отчаяние старика было прежде всего печальным осознанием того, что судьба снова поставила подножку. Именно в тот единственный миг, когда всё зависит от твёрдости шага. Это ощущение мне хорошо знакомо. Просто удивительно хорошо знакомо. Поэтому, услышав привычные нотки в совершенно чужом голосе, я замер. Вздохнул. Покачал головой и… буркнул:

— Что вам угодно?

Последовала ещё одна долгая пауза, во время которой я изрядным усилием воли давил в себе желание выглянуть из-за полога исключительно ради того, чтобы увидеть, в какую именно сторону головой брякнулся наземь мой собеседник. По крайней мере, затянувшееся молчание могло объясняться и таким образом. Было бы просто замечательно — завершить несостоявшееся знакомство на столь умиротворяющей ноте, но… Мне опять не повезло. Старик устоял на ногах.

— Могу я обратиться к вам с просьбой?

О, уже и просьба подоспела! Догадывался же я, что ничего хорошего мне не светит…

— Смотря в чём она состоит.

— Вы не могли бы… присоединиться ко мне? В моих словах нет тайны, но их не следует доверять ночному ветру.

Даже так? Ты меня заинтриговал, старик! Надеюсь, кровопролития не намечается? Я расстегнул браслеты и выбрался из фургона на свежий воздух.

Мой посетитель и впрямь оказался старым. Очень старым. Высохшим. Выжженным безжалостным солнцем пустыни. Южный Шем, не так ли? Только там на себя навешивают необъятные куски полотна, называемые мекиль. Только там головной убор — неимоверно длинная полоса ткани, не менее сотни раз свёрнутая кольцами разных диаметров. Не спорю, выглядит красиво и загадочно. И во всём этом даже удобно ходить — знаю, пробовал: в тех же местах и в то же время, когда обзавёлся любимой присказкой тармадских караванщиков… Да, «ай-вэй». Универсальное восклицание, могущее обозначать всё что душе угодно. Как давно это было… И — как недавно…

Одежда старика была выдержана в светлых тонах, что говорило об определённом положении в обществе. Достаточно высоком, чтобы позволить себе часто менять костюмы, например. Кстати, он сам не стал меня разглядывать, а сразу взял быка за рога:

— Не откажите в любезности, пройдите вон туда. — Похожая на птичью лапку рука указала на противоположный угол двора, где светились окна комнат первого этажа.

Я нахмурился:

— Мне не нравится это предложение, дедушка. Скажите прямо, что вам нужно, или сразу разойдёмся по постелям.

— Вы опасаетесь, что я причиню вам вред? Полноте, я — старый больной человек… — нарочито успокоительным тоном начал было ночной визитёр, но ваш покорный слуга возразил:

— Умение отнимать жизнь с возрастом только совершенствуется. А что касается состояния здоровья… — Я принюхался к сладковатому терпкому аромату, окружавшему старика. — Что касается здоровья, то если вы и дальше будете пользоваться вытяжкой из воггского корня, то проживёте ещё не один десяток лет.

Старик помолчал, потом склонил голову, словно признавая поражение:

— Я предполагал, что вы искушены в некоторых аспектах бытия, но действительность превзошла мои ожидания. Покорнейше прошу уважить стариковскую причуду… Клянусь своими наследниками, вам ничто не угрожает! Но то, о чём я хочу просить, должно остаться неизвестным для чужих ушей, поэтому нам нужно поговорить без свидетелей. Двор — не лучшее место для деловой беседы, и я хотел всего лишь пригласить вас в свою комнату…

— В которую я должен попасть через окно? — Согласитесь, трудновато было удержаться от ехидной усмешки.

— Истинно так, молодой человек! Второе окно от угла дома, видите? Створки чуть приоткрыты…

— Вижу, — кивнул я.

— Вы… вы примете моё приглашение? — В голосе старика прорезалась надежда. Совсем юная, слабенькая, невинная. Разве можно обманывать столь искренние и чистые ожидания? Нельзя. Самому же потом будет стыдно. К тому же обижать стариков и детей — последний грех, которым я позволю запятнать летопись своей жизни.

— Пожалуй. — Вздох получился тяжёлым, но искренним.

— Я вернусь в комнату и буду ждать вас там. — Теперь он старательно прятал радость в дрожащих уголках рта. Что же тебя так волнует, дедушка?

Выждав положенное время, я проследовал в указанное место, предварительно убедившись, что мои перемещения по двору не привлекли лишнего внимания. Залезть в окно было делом нескольких вдохов, и вскоре мои ноги коснулись грубо оструганного дощатого пола, а взгляд с интересом пробежался по обстановке комнаты.