...и мать их Софья

Для себя возможность сходить в клуб и поговорить Соня категорически исключала. Она никогда не умела вести таких разговоров, когда нужно требовать и настаивать. Могла часами философствовать, спорить, доказывать свою точку зрения только в комфортной обстановке, с близкими или давно знакомыми людьми. С Димой, например, Мишкиным приятелем. Очень умненький мальчик. Жаль, что он скоро уезжает. А может, его попросить сходить? Представился бы там Сашкиным братом...

Кофе Соню не спас. Голова не прояснилась, во всем теле чувствовалась разбитость, будто ее всю ночь колотили палками. Надо было вставать с уютного кухонного диванчика, идти за Машкой в садик. А вдруг, пока она ходит, придет Игорь? Но у него ведь ключи есть... А если он ее не дождется? Соберет вещи и уйдет? Ей бы только встретиться с ним, поговорить, а там уж она на него надавит, она знает, что ему сказать и как сказать, чтоб он одумался, еще и виноватым кругом остался... Он и не идет только потому, что боится этого разговора. Но все равно же должен прийти! У них денег нет, в конце концов! И с Сашкой опять проблемы! Да и ее, Соню, он знает как облупленную... Какая она добытчица? Нет, он должен, должен прийти. Мишка, наверное, чего-то не так поняла.

Соня нехотя вышла в прихожую, оделась, не без удовольствия оглядела себя в большом зеркале. В новой, необыкновенно красивой короткой кожаной курточке абрикосового цвета, отороченной по рукавам и большому капюшону мехом такого же оттенка, в черных джинсах-бриджах, в сапожках на каблуке она себе очень нравилась, черные кудри красиво смешались со светлым мехом, лицо было бледным и отечным, но выспавшимся и гладким. Вот только глаза... Соне опять стало жаль себя, такую красивую, ранимую, испуганную...

«Маша! Веселова! За тобой пришли!» – громко взывала молоденькая воспитательница в сторону копошащихся у детской площадки детей, предварительно проведя с Соней воспитательную беседу на тему уже двухмесячной задержки оплаты за детский сад. Виновато улыбаясь и извиняясь, лепеча что-то про «на днях, и непременно, и спасибо, что напомнили», Соня, быстро схватив за руку подбежавшую дочь, поспешно ретировалась к выходу. Машка, мгновенно почувствовав материнское настроение, шла молча рядом, втянув голову в плечи, как испуганный звереныш, которого только что оторвали от его веселых собратьев и посадили на поводок. Щеки ее еще были румяны от ребячьей беготни, шапка съехала набок, шнурки у одного ботинка развязались совсем и тянулись за ней по грязным лужам. Надо бы остановиться, выдернуть руку, завязать шнурок, да она не смела, так и шла до самого дома, боясь, что вышагнет из ботинка... Выйдя из лифта, мама неожиданно обернулась к ней, как будто только сейчас ее заметив, спросила: «Хочешь к Лизе?»

Ну конечно, она хочет к Лизе! Лизка была ее ближайшей задушевной подружкой, соседкой по лестничной площадке. Она жила вдвоем с мамой в такой же, как у них, двухкомнатной квартире, и Машка пропадала у них целыми вечерами, играя с Лизкой. Здесь можно было громко разговаривать, смеяться, сколько хочется, смотреть телевизор, есть до отвала тети Надины, Лизкиной мамы, толстые пироги с капустой и картошкой.

Мама, не заходя к себе, позвонила в соседскую дверь. Ей открыла тетя Надя в фартуке, с руками, выпачканными мукой, обрадовалась, заохала, засуетилась между прихожей и кухней. Заставила Машку снять колготки, которые она таки умудрилась промочить, уговорила Соню раздеться, пройти на кухню, начала, как всегда, все, что было в доме съестного, метать на стол, одновременно что-то рассказывая, нарезая, наливая, заглядывая в духовку.