И матерь их Софья

Евграфыч. Злой ты, парень. Даже странно: люди от любви добрее делаются, а ты... Лазукина. Вы его не знаете, это он из-за меня такой. Переживает. Евграфыч. Понятно. Это только сегодня твой жених зеленый и скользкий, а так он белый и пушистый. Болеет, то есть переживает. (Быстро уходит, вновь бормоча текст). "Вот какой, сударь, у нас городишко! Бульвар сделали, а не гуляют". Ильин. Чокнутый старик! Я вижу, славная у нас компания подбирается. Лазукина. А мне он нравиться - смешной и добрый. Хочет весь мир осчастливить. Ильин. Ничего ты, Томка, в людях не понимаешь. Будто не по земле ходишь, а в облаках летаешь. Все эти фантазеры, все эти добрые люди - да что там - вред от них один. Надо же, глиной ему нравиться быть. А я вот каменных людей уважаю. Лазукина. Ты не понял. Он же в другом смысле. Ильин. А я в этом! Камень - это сила! (Крепко обнимает девушку). ВсJ, отлеталась ты. Никуда я тебя не отпущу.

Лазукина. Пусти, Виталик, мне же больно... (После некоторого молчания). Боюсь, ты ошибаешься.

Ильин. Ошибаюсь? Лазукина. Силой никого нельзя удержать, каменный ты мой. Надеюсь, у меня будет время тебе это объяснить... Побежали, мы уже опоздали.

Действие второе.

Картина первая.

Репетиционный зал в местном Доме культуры. На стульях полукругом сидят актеры народного театра, репетирующие "Грозу". Перед ними, думая о чем-то своем, ходит взад-вперед Прокофьев.

Прокофьев. Ну что, все в сборе? Филатова. Тихона, то есть Лядова нет.

Прокофьев. Опять с дежурства не отпустили? Филатова. Нет, на этот раз хуже. Соседи говорят, что запил. Брата в армию проводил, и запил.

Прокофьев. (Рощиной). Наши действия, Вера Ивановна? Рощина. Что, у нас в Одуеве артистов больше нет? Завтра тебе такого Тихона приведу - закачаешься.

Евграфыч. Это кого Ивановна? Рощина. Сергея Васильева, нашего участкового. Евграфыч. Рыжий такой, косит немного?

Рощина. Да ну тебя, это пожарный косит. Участковый у нас в "Ревизоре" ЛяпкинаТяпкина играл.

Прокофьев. Все, проехали. Остальные, надеюсь, на месте? Филатова. На месте.

Прокофьев. А чья это маленькая девочка там за сценой сидит? Лазукина. Ой, это моя сестренка Соня. Она дома одна не хочет оставаться, вот и пришла сюда. Николай Михайлович, можно...

Прокофьев. Можно. Итак, господа актеры, у меня две новости. Хорошая и плохая. С какой начнем?

Все. (Дружно). С плохой. Прокофьев. У нас ни черта с вами не получается. Самсонов. А хорошая какая, брат Никола?

Рощина. С вами все в порядке, Петр Петрович? Самсонов. Не уверен, но думаю, что да. Извините, умолкаю. Прокофьев. У меня есть такая примета: все, что начинается плохо - хорошо заканчивается. Это меня обнадеживает.

Рощина. Вы действительно считаете, Николай Михайлович, что все началось плохо? Прокофьев, не отвечая ей, берет свободный стул и садится перед актерами. Прокофьев. Думаю, прежде всего - это моя вина. У нас нет команды. Мы не единомышленники. Кто-то играет лучше, кто-то хуже, но каждый сам по себе. Как и я - сам по себе.

Войтюк. Что же делать, Коля? Лазукина. А мне казалось, у нас начинает получаться. Филатова. (Поет). Если долго мучиться, что-нибудь получиться. Войтюк. Света, подожди.

Прокофьев. Знаете, что нам мешает? Вы все хорошо учились в школе. Ильин. Впервые слышу, что учиться хорошо - это плохо. Прокофьев. Послушайте меня, пожалуйста. Чем талантливее произведение, тем многообразнее его трактовка. Вспомните школьные годы. Чацкий, Печорин, Наташа Ростова. Типичные образы выхолащивали саму суть той или иной книги, а самое печальное, мы не учились думать самостоятельно. Нет, не так: мы просто не учились думать. Признаюсь вам, сдав вступительный экзамен в институт по литературе, я поклялся больше никогда не открывать "Евгения Онегина", потому что ненавидел эту книгу. А когда недавно заболел и в больнице читать было нечего, я случайно открыл "Онегина". И не мог оторваться - чудо, а не книга. Стал читать другую классику, ту, что учил в школе. И каждая книга - открытие. Оказывается, что горе Чацкого не от ума, а от его полного отсутствия, что Фамусов, в сущности, нормальный человек... Но вернемся к нашей драме. Мы хотим поставить "Грозу...". Прекрасно. Мы мечтаем, чтобы люди пришли в этот зал и два часа вместе с нами плакали и смеялись. Мы хотим этого или нам просто надо отметить 85-летие театра? Если хотим душевного отклика зрителей, давайте же отнесемся к драме Островского не как к догме, раз и навсегда застывшей. Забудьте, что эта пьеса рассказывает нам о трагической судьбе женщины в "темном царстве" - царстве социального неравенства и угнетения, жестокости невежества, господствующих в России еще в прошлом веке. (Обращается к Войтюк). Так ребята пишут в своих сочинениях, Ира?