Читаем «...И места, в которых мы бывали» полностью

«...И места, в которых мы бывали»

Леонид Георгиевич Прожагин , Леонид Георгиевич Прожогин

— Привет, Валентина! Вот уж воистину, гора с горой не сходятся, а человек с человеком встретятся обязательно.

Валентина в шестьдесят втором году работала поваром в партии моего соседа и друга Виктора Казарова. У нас с ним было общее хозяйство и бухгалтерия. Поэтому я часто ездил в их партию с отчетами и прочими деловыми бумагами и, естественно, питался у них. Поваром Валя была отменным. Но от анонсированных загонщиком блинчиков мы с Николаем дружно отказались, Мы не сомневались в их отменном вкусе, но, во-первых, мы недавно плотно поужинали у китайца на Черной речке, а во-вторых, здесь было кое-что пособлазнительнее блинчиков. Шоферня, как сказал Николай, звякала пивными кружками, и не пустыми: в окне рядом с Валентиной сверкал хромированной трубкой и таким же краном насос, торчавший из большой пивной бочки. От такой роскоши невозможно было отказаться, тем более, что Валя к выданным нам кружкам приложила из своих личных запасов по блюдечку соленого тугуна. Это изумительного вкуса мелкая енисейская килька, почти лишенная внутренностей, зато очень жирная, «родная сестра» знаменитой туруханской селедки. Провожаемые завистливыми взглядами и возгласами «Валя, а нам?» мы уселись за столик неподалеку от раздаточного окна и присосались к кружкам. Валентина остудила претензии на тугуна кратким сообщением, что мы ее старые друзья, а на всех у нее тугуна все равно не хватит. Потом заявила:

— Мужики, закругляйтесь, мне тоже маленько с помощницами отдохнуть надо. Уже двенадцатый час и на ночь нужно все приготовить. Вы-то спать пойдете, а нам с девками всю ночь работать.

Мы допили по третьей кружке, сжевали по последнему тугунку и вместе с другими вывалились за дверь жарко натопленной столовой. На дворе Николай сказал:

— Сейчас отведу тебя в спальню, а сам пойду, найду загонщика, возьму ключи, есть у меня еще дело к Валентине. Покалякаем с ней о том о сём в кабине.

Он отвел меня к приземистому бараку, стоявшему над самым обрывом. Дверь здесь тоже была снабжена автоматикой того типа, что описан в «Двенадцати стульях», Николай еле открыл ее, а закрылась она сама с громким стуком, изрядно поддав мне пониже спины. В душном помещении царил почти полный мрак, из которого послышалось шипенье:

— Тиш-ше вы, обормоты. Люди ж-же с-спят.

Потом я все же разглядел, что у входа стояла тумбочка, на ней — завешенная какой-то тряпкой настольная лампа. Под лампой лежали амбарная книга, авторучка и очки, а за тумбочкой сидела явно немолодая уже женщина. Она шепотом же потребовала наши документы, причем я предъявил служебное удостоверение, а Николай права и путевку. Она записала нас в свою книгу и, посвечивая себе карманным фонариком, повела нас между длинных рядов кроватей, на которых сопели и храпели полтора десятка людей.

Николай, бросив на отведенную кровать свои рукавицы-мохнашки, пошел к выходу, а я увязался за ним, прошептав, что хочу покурить на сон грядущий.

За дверью спросил своего спутника, сколько нужно платить за ночлег. И уже не удивился, когда услышал:

— Нисколько. Ночевка бесплатная. Все тот же приказ. Так что спи себе спокойно.

Утром, вылезая из белоснежных простыней в зашторенной длинющей комнате я еще раз мысленно поблагодарил авторов столь человеколюбивого приказа, растолкал беззаботно спящего на соседней койке Николая, с которым мы хорошо позавтракали уже у другой поварихи. Валя, как сказал Николай, сменилась в шесть часов и ушла к себе домой в деревню, где она жила со своим мужем-слесарем и детьми. Муж ее работал на той же базе, что и она.

В десять часов мы с Николаем переехали Енисей по намороженной на его торосистом льду дороге, а в одиннадцать я был уже в аэропорту у своих друзей-летчиков.

А через три дня, к самому новогоднему празднику мы с Николаем проехали зимник уже в обратном направлении.