И миль немало впереди до сна

Был слышна ритмичная вибрация, оглушающий шум, который при приближении становился громче, интенсивнее, и на его фоне другой звук, гораздо более тихий и пугающий. Пронзительный скрип металла о металл.

Звук царапающих по трубе лезвий.

Лиз хотела убежать, хотела спрятаться, но проходы между оборудованием выглядели одинаково, и она знала, что Фредди может прятаться в любом из них. Она сделала глубокий вздох и начала кричать так громко и так долго, как только смогла.

Проснувшись, она всё еще кричала.

Когда Лиза вышла к завтраку, ночной кошмар всё ещё был с ней. Обычно она забывала свои сны сразу после пробуждения. Она не могла вспомнить, разве что  смутно, даже хорошие сны, те которые хотела запомнить: про медвежью шкуру, домик в сосновом лесу и про Фила Хогана. Но этот кошмар застрял в её сознании, и убрать его оттуда было невозможно. Прошлой ночью она даже почувствовала, что он снова возвращается, как только она начала засыпать, и Лиза заставила себя бодрствовать всю ночь, чтобы быть уверенной в том, что кошмар не приснится ей снова.

Фредди.

До недавнего времени это имя казалось ей глупым и немного забавным. На ум приходили Флинстоуны,[2] или возможно «Фредди и мечтатели»[3] из старых записей матери. Но этим утром имя казалось ей зловещим, как в том ночном кошмаре, ассоциировалось с извращенным насилием и смертью.

Лиза скользнула на стул, сделала глоток из стакана с апельсиновым соком, что поставил перед ней отец, и начала рыться в газете в поисках развлекательной странички.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросил её отец. Это он прошлой ночью первым прибежал в её комнату, он первым обнял её, успокаивая.

— Да, — устало кивнула она.

— У тебя же больше не было кошмаров, не так ли?

Она подумывала сказать правду, сказать, что не ложилась больше спать, но решила, что не хочет его беспокоить.

— Нет.

— Это хорошо. — Он поставил перед ней коробку хлопьев и тарелку с ложкой. — Позавтракай на скорую руку. Сегодня мне нужно уехать на работу пораньше. Поедешь со мной, или тебя снова подвезут Кит и Елена?

— Наверное, поеду с Кэти. Сегодня мама позволила ей взять «Т-берд».

— «Т-берд», вот как? Вам двоим лучше не ездить снимать парней.

— В семь утра? Ты серьезно, папа?

— Я всё равно вас проконтролирую, — сказал он с ухмылкой.

Лиза положила себе немного хлопьев, сдобрила их «Свит’н’Лоу»[4] и добавила молока. Отец из кухни ушел, и она обнаружила, что прислушивается к новостям по радио. Обострение ситуации на Ближнем Востоке, неудавшийся госпереворот в Латинской Америке. Местные новости: прошлой ночью в Лютеранском госпитале погибло шесть младенцев.

Она перестала жевать, вспоминая свой сон.

Хэллоунские физиономии, вырезанные на круглых головках детей.

На кухне вдруг стало холодно. Лиза неподвижно сидела и прислушивалась. Дети умерли от того, что было диагностировано, как синдром внезапной детской смерти.

Тем не менее, возможность смерти шести младенцев за ночь от этого загадочного убийцы были сколь невероятна, столь и подозрительна, и уже велось расследование.

Лиза подняла взгляд и увидела стоящего в дверях отца. Его лицо было бледным, а рот открыт, словно он был чем-то потрясён. Поза отца, то, как он стоял, напомнила ей о чём-то или о ком-то, хотя она не могла толком…

Фредди.

У неё перехватило дыхание. Лиз посмотрела на лицо отца. Их глаза встретились, она увидела в его взгляде что-то незнакомое, и это ей не понравилось.

Она вдруг почувствовала себя неуютно находясь на кухне с ним наедине, и была благодарна, когда мгновением позже вошла мать. Лиза поспешно отпросилась и, почистив зубы, накрасившись и надев туфли, поспешила к дому Кэти.

Пять

Эд сидел в подсобке, уставившись в пустую стену.

Ему было не по себе. Историю о младенцах Эд услышал в новостях, и хоть на самом деле он не считал, что имеет отношение к внезапным смертям в больнице на другом конце города, он просто не мог не думать о сне, который приснился ему прошлой ночью. Эд с болезненной четкостью вспоминал детали своего сна: пальцы, которые у него были, длинные пальцы, острые пальцы; как весело было разрушать больницу; и с каким наслаждением он вырезал хеллоуинские лица на пухлой детской плоти. Во сне всё это казалось забавным и увлекательным, но, проснувшись, Эд был сам себе отвратителен, он был испуган болезненно изуверским потенциалом своего воображения. Как будто во сне он был другим человеком, а не самим собой, хотя, возможно это была лишь всего лишь попытка дать разумное объяснение жестокости своих подсознательных мыслей. Эд гадал, что психиатр сказал бы обо всём этом.

Он продолжал смотреть на стену. Было ещё кое-что. Кое-что, связанное со сном. Кое-что ускользающее от хватки его бодрствующего разума. Девушка? Одна из учениц средней школы? Он не мог вспомнить. Но где-то на задворках мозга оставалось назойливое ощущение, чувство, что информация, которую он забыл, важнее той, которую он помнил.