И на Солнце есть пятна

     Жилин вспомнил, как три с половиной года назад мартовской  стылой  ночью  он  лихорадочно  крутил  ручки  настройки  своего   старенького  "Меридиана", пытаясь сквозь надсадный вой  глушилок  уловить  передачу  хотя бы какой-то из западных  радиостанций.  Но  на  частотах  "Голоса  Америки", "Свободы" и "Свободной  Европы"  непроницаемой  акустической  стеной стоял оглушительный переливчатый визг. Только  под  самое  утро  Иван наткнулся  на  чью-то  едва  пробивавшуюся  сквозь  искусственные  помехи  радиопередачу.   Диктор   что-то   скороговоркой   говорил  на  незнакомом - может быть,  арабском,  -  языке.  Напрягая  слух,  Жилин  вслушивался в незнакомые слова и несколько минут совершенно ничего  не  понимал. Не понимал до того  момента,  пока  далекий  радиокомментатор  вдруг не оборвал свою речь на полуслове  и  после  короткой  паузы  не  произнес, а скорее даже прошептал в микрофон срывающимся, дрожащим  от  едва сдерживаемых слез голосом: Хиросима, Нагасаки, Кабул...

     Партийное руководство,  конечно  же,  немедленно  после  разгрома  военного мятежа устроило "разбор  полетов".  Полетели  сотни  голов  в  армии, авиации и даже на флоте. Комитет  государственной  безопасности  был зашельмован с самых высоких трибун за  отсутствие  бдительности  и  разогнан. Впрочем, свято место  пусто  не  бывает.  Уже  через  неделю  вместо бесславно почившего КГБ Политбюро ЦК  КПСС  приняло  решение  о  создании  еще  более  крупной  структуры  -  полиции   государственной  безопасности, ПГБ. Острословы на кухнях за бутылкой водки шутили: "Кто  попался Пэ-Гэ-Бэ - тот, конечно, по-ги-бэ".  Смех  смехом,  а  в  этой  мрачной шутке была немалая доля истины.  Уровень  репрессий  в  стране  после разгрома калининцев взлетел  едва  ли  не  до  отметки  тридцать  седьмого года.

     Ладони у Жилина  вспотели. На  долю  секунды  ему   даже  вдруг  показалось, что он сейчас держит в руках  не  толстый  многостраничный  том, а огромную, мертвую и  холодную  зеленую  жабу,  с  тела  которой  срываются на пол большие кроваво-красные капли. Ком подкатил к горлу, и  Ивана едва не стошнило от отвращения. Только невероятным усилием  воли  он смог сдержать вдруг охватившее его желание тотчас же  не  запустить  тяжелой книгой в красно-зеленом  целлофанированном  переплете  прямо  в  уныло-безразличный мир за оконным стеклом.