И на старой Смоленской дороге

— А зря!

Хозяин с подозрительной хитрецой прищурил глаза:

— Ты, что ли, для этого, паря, трёх лосят годовалых объездил и сёдла им пошил? Думаешь, бежать куда глаза глядят придётся?

— От беды, старик, не зарекайся.

— Кто тебе эту глупость в уши вдул? Я по своей родне с бабкой ездил, никто ни про какую магистраль и слыхом не слыхивал.

— Думай сам, дед, только нужно от свиней на всякий случай ещё до зимы избавиться.

— Кто в августе кабанчиков забивает? Сейчас для них самые тыквы пошли, лубен опять же созрел.

— Не захочешь того люпина, когда тебя вражины за задницу возьмут.

— Ну ты, паря и загнул! Уж пять лет как санаторы зачисток в волости не проводили. Они же теперь цивилизованные, вежливые то ись.

* * *

— Матка, шнель! Куры, млеко, яйки!

Турист в камуфляже наставил на бабу охотничий карабин с оптическим прицелом и начал что–то громко лопотать по–своему, словно ругался с ней.

— Он говорит, — перевёл деду работник, — что у русских исторический долг перед великой Германией. Мы когда–то их великого фюрера до самоубийства довели, два миллиона немок изнасиловали и тысячелетний рейх со столицей в Воронеже им на нашей земле построить не позволили. Говорит, исторический должок за нами.

Немцы–туристы почти что и не набедокурили, как деду показалось. Выпили молока и сырых яиц. Постреляли кур, уток и гусей, хлебнули шнапсу и укатили восвояси на диковинном болотоходе с огромными дутыми колёсами.

— Значит–ка, восстановили–таки немцы старую смоленскую дорогу, — почесал дед затылок под картузом.

— Говорил же тебе, что уходить пора, — ответил работник. — Ещё и сегодня не поздно. Собирайся!

— Давно ты у меня, парень, на дворе хозяином стал? — гаркнул на него дед. — Подумаешь, случайно раз в сто лет занесла нелёгкая к нам незваных гостей! Чего паниковать раньше времени?

* * *

Следующий туристский десант прикатил на дорогих внедорожниках оливкового цвета. Одеты туристы были во всё–тот же охотничий камуфляж, только куртки с запахом налево. А у бородатого главаря на высокой бараньей шапке была намотала белая шёлковая материя.

— А чего этот немец намотал себе на шапку занавеску? — шепнул хозяин на ухо работнику

— Это не немец, а турок, и не занавеска это, а чалма.

— А на кой она ему?

— Для спасения души, чтобы в рай к девкам–гуриям после смерти попасть.

— Ну и пусть в свой рай летит, а у нас басурманину что надо?

— Он говорит, что за русскими должок. Им должны были по исторической справедливости отойти земли татаро–монгольской Орды — Казанского, Астраханского, Крымского, Ногайского и Тобольского ханств, Рязанская и Тверская области, а также весь Кавказ. А мы, русские, им помешали великий тюрский каганат восстановить. Теперь вот мы должны расплачиваться за грехи прадедов.

— Чем?

— Мусульмане любят баранину.

— Да пусть хоть всех моих овец перестреляют. И козу с козлятами и козлом в придачу. Лишь поскорей бы к себе умотали, так и скажи.

* * *

И двух дней не прошло после визита басурман, как из леса, давя гусеницами мокрую землю, выполз грозовой вездеход с белыми орлами на бортах.

Щеголеватый охотник с ружьём под мышкой насмешливо натянул деду картуз на глаза:

— СмОленск — то есть польска земя.

— Так Смоленска уже полвека как нет. Вы же сами его и снесли на войне.

Молодой охотник хорошо говорил по–русски:

— Ты егерь? Устрой нам засадные вышки в лесу.

— Так стоят уже, пан!

— Мы заберёмся наверх, а ты подгони к нам под выстрел лосей и польных коров.

— Зубров, что ли? Дык немцы с турками ещё допрежь этого их далеко в лес загнали. Они, поди, уже в брянских дебрях.

— Тогда выгонишь нам под выстрел своих коров и телят.

— Сколько?

— Всех!

Когда туристы ломанулись назад через лес на своём гусеничном вездеходе, дед с работником сели перекурить. Руки ещё дрожали после погрузки в кузов тяжеленых коровьих туш.

— А что, в Смоленске и вправду поляки жили когда–то?

— Ага, оттяпали у русских и владели века с три.

— Ох, господи, кому мы ещё должны?

— Ты бы, дед, не охал, а снялся бы с места и укатил всей семьёй от греха подальше.

— Вот заладил! Скотина — дело наживное, главное — у нас все живы и здоровы. А там, дай бог, к холодам туристы уймутся. Иноземец мороза боится.

* * *

Элегантный серебристый дирижабль водило под лёгким ветерком на якоре, как малька–живца на крючке в тихой речке.

Работник нарубил дров, погрузил их на тележку и подвёз их к бане. У входа в баньку на приступках сидел хозяин. Руки его тряслись, неподвижные глаза подрагивали, а лицо было ярко–красного цвета.

— Что, отец, охотники тебя подпоили?

Старик ответил отрешённым голоском, каким говорят смертельно больные, отходящие в мир иной:

— Французы моих девок к себе в баню затащили.

— Силком?

— Не, девки сами к ним прыгнули.

— Ну–ка, пошли, старый! Тебе в таком состоянии тут опасно сидеть, да ещё топор у тебя под рукой.

Дед прошёл пару шагов, потом вырвался из рук чужака:

— Баню подпалю!