И на восьмой день...

— В полдень, — заговорил патриарх, — я вернулся с полей и предавался размышлениям в своей комнате вплоть до часа полуденной трапезы, которую я более не разделяю. Время мне было известно по отсутствию тени. В час дня я отправился в школу. Я чувствовал, что это час — после стольких лет мое тело стало часами. В течение следующего часа я обучал детей. В школе есть часы, и, когда они показали два, я вернулся в Дом Священного Собрания. Я думал, что застану Преемника за работой, но вместо этого увидел его стоящим в дверях, несомненно, в надежде увидеть какую-то девушку. Страсть естественна, даже священна, но ей, как и всему, свое время и место. Эти время и место для нее не подходили. Поэтому я отправил Преемника в скрипториум и, чтобы избавить его от искушения, запер его там и забрал ключ. Потом кто-то пришел с сообщением, что Раб болен и хочет меня видеть...

— О Рабе потом, — прервал Эллери. — Сначала я хочу снова посетить скрипториум. Вы пойдете со мной, Учитель?

Преемника в скрипториуме не оказалось — очевидно, он удалился в свою спальню. Во время первого визита сюда Эллери был не в том состоянии, чтобы замечать детали. Сейчас он видел, что в комнате находятся два маленьких письменных стола, две маленькие скамейки и полки, уставленные кувшинами со свитками, связками перьев и тростниковых Ручек, чернильницами и другими атрибутами профессии писаря.

У каждого стола стоял высокий канделябр с коричневыми свечами из пчелиного воска.

В двух наружных стенах скрипториума были такие же высокие, узкие окна, как и в комнате Учителя — слишком узкие даже для маленького ребенка. Будучи запертым в скрипториуме, Преемник должен был либо ждать, пока вернется Учитель и отопрет дверь, либо взламывать ее сам. Но на двери не было никаких признаков взлома.

Эллери и старик покинули скрипториум так же молча, как и вошли туда.

— Продолжайте, Учитель, — сказал Эллери.

Учитель возобновил повествование. Он снова отправился в школу, где исполнял свои обязанности до трех часов, а затем вернулся в Дом Священного Собрания, где вспомнил о болезни Раба и о расшатавшейся ножке стола, поэтому положил в центре стола молоток как напоминание о том, чтобы попросить Преемника укрепить ножку.

После этого пророк направился в дом Раба, перед которым стояли солнечные часы. По ним Учитель определил, что было около четверти четвертого.

— Я оставался с Рабом около часа. Мне следовало пробыть с ним дольше — ведь мы состарились вместе. Когда я вернулся около четверти пятого...

Старик умолк.

— В четыре двадцать Сторикаи был мертв, — напомнил Эллери.

— Да, Сторикаи был... мертв — с усилием сказал учитель. — Он лежал на полу комнаты собраний в луже крови, каким его увидел ты.

— Вам нелегко об этом говорить, Учитель, — со вздохом промолвил Эллери, — но вы должны продолжать.

— Я отпер дверь скрипториума, выпустил Преемника и сразу же послал его за тобой на случай, если ты уже вернулся. Великое бедствие обрушилось, наконец, на племя Квинана, и я нуждался в том, кого звали Элрой Квинан. Ибо обо всем этом было написано.

Эллери снова вздохнул. Богословие, пророчества, предсказания — с их помощью не разгадать загадку убийства Сторикаи... Сторикаи, который был так очарован блеском наручных часов, увиденных впервые в жизни, который так по-детски радовался, когда ему разрешили поносить их, и который носил их до своей последней минуты...

— Вы спрашивали Преемника, слышал ли он что-нибудь, какие-нибудь необычные звуки или голоса, пока был заперт в скрипториуме?

Морщинка между бровями стала глубже.

— Нет, Элрой. Но давай спросим его сейчас.

Однако Преемник, чье ангельское лицо, обрамленное курчавой бородкой, было смертельно бледным, смог только вымолвить:

— Я ничего не слышал!

С еще одним вздохом Эллери попросил Учителя удалиться в его комнату и взял у него ключ от санктума.

Положив руку на дверную ручку, Эллери, как и в прошлый раз, колебался, чувствуя, что, войдя в запретную комнату, осквернит ее. Но отступать было поздно. Вставив ключ в замочную скважину, он с удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Эллери быстро шагнул внутрь и закрыл за собой дверь.

Теперь он присмотрелся к горящей лампе, свисавшей на старой медной цепочке, которая была пропущена через металлическую петлю в центре потолка и наброшена одним из звеньев на крючок в стене. Звеньев было достаточно, чтобы с крючка свешивались еще семь футов цепочки. Эллери одобрительно кивнул — устройство было примитивным, но практичным: гораздо легче снять цепочку с крючка и опустить лампу, чтобы наполнить ее маслом, чем взбираться на лестницу.

Освободив цепочку, Эллери опустил лампу так, что она почти касалась его головы Темный круг на полу, образованный тенью от лампы, расширился, но в комнате стало светлее. Эллери укрепил лампу в новом положении, опустился на колени и начал обследовать один квадратный дюйм пола за другим, отбрасывая на стены причудливо шевелящуюся тень.

Первое открытие он сделал под ковчегом — кусочек глины с пурпурной глазированной поверхностью.