И на восьмой день...

«Господи! — подумал Эллери. — Я забыл об этом!»

Учитель выпрямился и посмотрел на них. Все сразу же встали. Учитель жестом благословил их, и они вновь заняли свои места. Воцарилось молчание.

— Да будет благословен Вор'д, — начал старик, — на всей земле и в сердцах населяющих ее людей. Вор'д был милостив ко мне. Я прожил много лет, у меня много жен, детей и внуков. Но и помимо этого, я могу считать себя богатым, ибо я наслаждался дождем и радугой, солнцем и звездами. Да будет благословен Вор'д за пение птиц, за сладкие голоса женщин, за пот, выступающий на телах мужчин во время усердной работы, за бег антилопы и дружеские разговоры, за запах травы и сырой земли, за ягнят, сосущих мать, за покой, который приносят молитвы, за зерно, из которого произрастает хлеб, за тысячи запахов цветов, за тень деревьев и за улыбки детей. И да будет благословен Вор'д за то, — голос Учителя отозвался звонким эхом в длинном зале, — что ни один человек, не задерживается на земле так долго, чтобы устать от ее богатств. Луна исчезает в положенное время, но после тьмы рождается новая луна.

Старик выдержал паузу и продолжал совсем другим тоном:

— Вот приговор, который я вынес себе. Завтра на закате солнца я должен буду прекратить существование среди вас... — действительно ли спокойный голос слегка дрогнул? — так, как предписывает закон.

Одну секунду — секунду бездонного ужаса, в течение которой все кружилось перед глазами Эллери, — никто не издавал ни звука.

Но затем Преемник крикнул «Нет!», и к его голосу присоединился жалобный голос Ткача.

— Немедленно перестаньте, ибо вы огорчаете не только себя, но и меня. — Мягкий голос Учителя заставил их умолкнуть быстрее, чем крик. — Не горюйте, ибо так должно быть. Так было написано, и значит, этого не миновать. Да будет благословен Вор'д.

* * *

Неделями, месяцами Эллери жаждал отдыха. Но этой ночью он не мог заснуть. Что-то здесь не так — твердила каждая клеточка его истощенного мозга. Но что именно, он не мог понять. Неужели сама простота случившегося сделала его таким беспечным, способным не заметить за деревьями леса?

Эллери метался на соломенном тюфяке, пока не пришло время выбирать между маленьким пузырьком с красными капсулами и прекращением попыток заснуть. Он выбрал второе, поднялся, включил фонарик, но потом решил поберечь батарейку, поэтому зажег свечи в подсвечниках из глины, покрытий глазурью.

Где-то существовала деталь, которую он упустил. Мысль о ней грызла его, как лисенок — живот маленького спартанца[56]. Он должен был привести в порядок свои мысли. Что-то в конце суда... нет не в самом конце, но ближе к концу беспокоило его. Произошло ли это, когда он говорил о мотиве? Не было ли неверным его изложение мотивации?

Продолжая думать об этом, Эллери надел пиджак и сунул ноги под одеяло — ночь была холодной. Его беспокойство усиливалось. Даже учитывая то, что Сторикаи был повинен в великих прегрешениях против Квинана, что его преступление было первым почти за полувековой период существования общины, что религиозная вера иногда приобретает формы фанатизма (совсем недавно паломник в Мекку был разорван на куски обезумевшей толпой единоверцев, когда его в приступе тошноты вырвало на священную Каабу), — даже учитывая все это и многое другое, мог бы Учитель — самый терпимый и дисциплинированный из всех людей — поддаться импульсу насилия? В то, что старик нанес удар не в приступе гнева, а хладнокровно, с заранее обдуманным намерением, Эллери просто не мог поверить.

Но корень его сомнений, безусловно крылся здесь: мотив, казавшийся таким убедительным во время суда, перестал быть таковым. Учитель был человеком, чья натура не позволяла прибегнуть к насилию, — он просто не мог ударить Сторикаи по голове, да еще кувшином со свитками. Как Эллери хоть на миг мог поверить, что такой человек осквернил священный сосуд, даже с целью покарать грешника?

А молоток? Разве Учитель был способен ударить им хотя бы самую паршивую овцу в своем стаде и не один, а два раза? Даже из самозащиты — спасая жизнь, которую он сам приговорил отнять у себя завтра? Невероятно!

Вопросы теснились, толкая друг друга, в попытке вырваться из темной клетки, в которую Эллери заключил их.

Почему Учитель оставил такой четкий демонстративно ведущий к нему след?

Спустя десять минут после смерти Сторикаи старик пришел в мастерскую Гончара за новым кувшином для свитков.

Еще через пятнадцать минут он открыто явился к Ткачу с целью заменить «потерянную» пуговицу, зная что, кроме него такие пуговицы не носит никто.

И каким образом, аккуратно выметая черепки разбитого, кувшина в санктуме, Учитель пропустил один из них, который Эллери заметил почти сразу же?