И на вражьей земле мы врага разгромим Книга 2 Часть 1

В первый день лета этого приснопамятного года в Москве состоялось расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны. Нарком и доложил совету 'О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА'. Повергнув всех присутствующих в шок… И началось! В прениях по докладу выступило сорок человек! Которые клеймили контрреволюционеров и торжественно клялись в верности партии. Правда, три четверти ораторов сами оказались контрреволюционерами и вскоре были арестованы. Остальных взяли позже.

Комдив Рокоссовский на трибуну не лез и кулаком себя в грудь не бил. И даже потом, когда появился совместный приказ Ворошилова и Ежова с длиннющим наименованием 'Об освобождении от ответственности военнослужащих, участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях, добровольно явившихся и без утайки рассказавших обо всем совершенном и о своих сообщниках', являться, рассказывать и каяться не побежал.

Поэтому уже через неделю был исключен из рядов ВКП(б) 'за потерю бдительности'. Месяц спустя его отстранили от должности и уволили из РККА 'по служебному несоответствию'. А еще через месяц арестовали по обвинению в 'связях с японской и польской разведками'. С японской, потому что долго служил в Забайкалье. А с польской, потому что был поляком.

В камере Внутренней тюрьмы Управления НКВД по Ленинградской области бывший Герой Гражданской войны, бывший четырежды орденоносец, бывший командир корпуса, бывший комдив Рокоссовский провел без малого два года. Под следствием.

Двадцать пять лет назад чернорабочий чулочной фабрики Костя Рокоссовский был арестован царскими жандармами за участие в маевке. И два месяца просидел в Варшавской тюрьме. О которой вспоминал теперь, как о курорте. Потому что там, хотя и кормили баландой, зато от пуза. И книжки давали читать. И на прогулку выводили.

И не били.

В отличие от своих родных, рабоче-крестьянских чекистов. Которые выбили ему передние зубы и сломали три ребра, требуя признаться в измене Родине. Которые три раза выводили его на расстрел. И щелкали револьверным курком возле затылка.

Сказать, что ему было не страшно, значит соврать. Не боятся смерти только клинические идиоты. И все же он не подписал ни одного протокола. Не назвал ни одной фамилии. И вообще, не признал ничего из того, что ему инкриминировали.

Во всех аттестациях начальники отмечали его мягкость и тактичность. Впрочем, твердую волю, энергичность и решительность отмечали тоже. Наверное, благодаря именно такому, весьма необычному сочетанию качеств, он и уцелел. Зная о мягкости характера подследственного, следователи пытались добиться от него признания и согнуть с помощью побоев и психологического давления. А, наткнувшись на его несгибаемую волю, пытались сломать. Опять же с помощью побоев и давления. И с тем же результатом. В смысле, совершенно безрезультатно.

Поэтому следствие и затянулось почти на два года. И к тому времени, когда дело Рокоссовского было, наконец, передано в суд, те, кто начинал с ним 'работать' в тридцать седьмом, сами успели попасть под следствие. И были уже давно расстреляны. Включая бывшего начальника УНКВД по Ленинградской области комиссара госбезопасности первого ранга Заковского. Который не только подписывал ордера на арест, приговоры троек и предписания на расстрел осужденных. А еще и в допросах участвовал. Собственноручно, так сказать. А сам, оказался матерым врагом. В чем сразу же и сознался, как только к нему его любимые методы допроса применили…

Константин Рокоссовский вынес все. И не сдался.

Но не потому, что верил, что рано или поздно истина восторжествует. Он верил, но в какой-то момент эту веру потерял. И не потому, что при всей своей внешней мягкости имел стальную волю. Даже сталь может сломаться. Это называется 'усталость металла'. Он выдержал все, потому что знал: если его осудят как врага народа, Юлю тоже расстреляют, а дочку сдадут в детдом. За то, что ЧСИР.

Так или иначе, но истина восторжествовала. И его освободили. Восстановили в партии. Вернули ордена. И даже вручили юбилейную медаль 'ХХ лет РККА', которая проехала мимо, пока он сидел на Шпалерной. А потом выдали путевку в военный санаторий имени товарища Ворошилова и отправили восстанавливать здоровье в Сочи. Вместе с семьей. Любимой дочкой, которая за эти два года из голенастого подростка превратилась в молодую симпатичную девушку. И любимой женой. Которая за те же два года состарилась на двадцать лет.

Пока мыкалась по очередям, пытаясь выяснить в какой тюрьме его содержат (возьмут передачу, значит, в этой, а не возьмут, значит, надо искать дальше). И перебивалась, как могла, продавая последние носильные вещи. Потому что на работу нигде не брали. И если бы не Костины боевые друзья, то не знала бы что и делать. Они и помогли продержаться. Хотя могли сами за это угодить под пятьдесят восьмую статью. Но очень уж любили своего командира…