И настанет день третий

– И куда этот проход ведет? Говори же быстрее, – Сурен нервничал. Я заметил как он то и дело поглядывает на устроенный нами завал, как будто прикидывая, долго ли тот продержится.

– Куда ведет? На «лестницу позора», конечно. Ступеней с полста от входа.

В отличие от моего друга Жиль становился все более поникшим и заторможенным. Он словно поставил на себе крест и существовал придавленный тяжестью неминуемой расправы. Ремесленник служил живым укором нам, тем кто обрекал его на тяжкие страдания. И это казалось мучительным, невыносимым. Я все время чувствовал свою вину, хотел что-то сделать, исправить несправедливость, помочь. Но как? Чем? Как выгородить Жиля, избавить его от наказания? Алиби, ему просто необходимо железное алиби!

Тут из закоулков память всплыла сцена из «Бриллиантовой руки». В ней один жулик говорил другому: «Успокойся, Козлодоев, твое алиби гарантировано. Ты остаешься крепко связанным со следами насилия на лице». А ведь это выход! Хотя следы насилия на лице мы пожалуй оставлять не будем, а вот связать…

– Жиль, у тебя есть веревка? – вдруг воскликнул я, чем вызвал замешательство как у ремесленника, так и у Сурена.

– Что? Веревка? Зачем веревка? Туннели пологие и там везде лестницы, вам не понадобится веревка.

– Так есть или нет? – чтобы прочистить Жилю мозги, я рявкнул на него как на нерадивого матроса, заснувшего на вахте.

– Конечно есть, – Жиль вздрогнул и отшатнулся. – Что б у меня да не было простой веревки.

– Крепкая?

– Пеньковая, сам плел.

При этих словах мне почему-то вспомнились связанные руки приговоренных к съедению грешников. Там тоже была пеньковая веревка, причем наверняка от того же производителя. Однако не время вспоминать, а тем более кого-то в чем-то обвинять. Я попытался отделаться от жуткого видения, для чего приказал:

– Тащи сюда, только самый длинный моток!

Пока Жиль ходил за веревкой, я не спрашивая разрешения свернул пергамент с нарисованной на нем схемой и засунул его в задний карман джинсов. В соседний карман на другой ягодице я отправил и одну из зажигалок. Свет нам мог пригодиться. Черт его знает, а вдруг порода в седьмом круге уже не светится и в туннелях там полная темень.

– Что ты задумал? На кой тебе веревка? – Сурен вертелся как угорь на сковородке. – Леха, медлить нельзя! Идем скорее, пока не поздно!

Мой друг запнулся, заметив приближающегося Жиля.

– Вот ваша веревка.

Гомункул протянул увесистую круглую бухту. Веревка была толщиной в палец, и в мотке ее оказалось метров десять, а то и пятнадцать.

– Годится! – я со всей поспешностью, на которую был только способен мой истерзанный организм, принялся разматывать наружный конец. – Лапы, Жиль, давай сюда лапы!

– За что? Что я вам сделал? – Жиль отпрянул от меня как будто не Анцыбал, а именно я собирался подвергнуть его пыткам.

– Слушай внимательно, – я перешел на тон строго, нетерпящего возражения учителя. – Сейчас мы тебя свяжем. Когда сюда вломится Анцыбал, скажешь, что двое людей напали на тебя, избили, выпытали, где находится запасной ход, а затем связали и бросили оглушенного без сознания. Ты ведь можешь потерять сознание?

– Не знаю, никогда не терял, – в голосе ремесленника послышались нотки висельника, которому повешение милостиво заменили вечной каторгой.

– Вот и ладушки, если ты не знаешь, то Анцыбал и подавно. Потерять сознание это когда ничего не чувствуешь, не видишь, не соображаешь. В голове пустота и чернота. Надо просто лежать закрыв глаза и не двигаться. Понял? Сможешь?

Жиль согласно кивнул.

– Хорошо.

Я обмотал гомункулу лапы и при помощи Сурена стал виток за витком оборачивать веревку вокруг пузатого торса. Скорее всего, практического значения эти петли не имели и обездвиживали жертву так же, как седло обездвиживает лошадь. Зато вид получался внушительный, как во всех голливудских вестернах. Когда работа была закончена, и оставалось затянуть лишь последний узел, я указал другу на свой лежащий на полу ледоруб:

– Сурен, возьми эту штуку и устрой тут небольшой разгром. Так, чтобы присутствовали следы борьбы.

Подводник явно не одобрял мою, как ему казалось, чрезмерную заботу о Жиле, но все же спорить не стал. Поднял ледоруб и отправился крушить ближайшие от нас станки.

– Там, сбоку от стола… в ящике… еще один.

– Что еще один?

– Я сделал два заступа, как тот, что взял твой друг. Он там, в ящике возле стола. Возьмите. Вам пригодиться.

Мне захотелось обнять это пугающего вида существо и от души прошептать ему «спасибо, друг!». А почему нет? Жиль сделал для нас то, на что порой не решаются и считавшиеся близкими приятели. Так какого черта стесняться и брезговать этим честным добрым существом. Не раздумывая больше ни секунды, я обнял огромную черную жабу, похлопал ее по плечам и с благодарностью произнес:

– Спасибо за все. Держись, друг. Все будет нормально. Не теряй надежды, и ты когда-нибудь увидишь свою мечту, тот мир, который находится наверху.

Затем я помог Жилю без увечий грохнуться на пол.

– Все, теперь лежи и не двигайся словно мертвый.